сообщил:
— Температура на Марсе пять градусов тепла, скорость ветра двадцать восемь метров в секунду…
— Пылевая буря, — коротко сказал Батыгин. — Сейчас там творится бог знает что!.. Оставьте приборы в покое и закройте астролабораторию: может поцарапать объектив песчинками.
Буря продолжалась несколько часов, и из обсерваторий поступило сообщение, что на диске Марса замечено желтоватое облако.
На следующее утро звездоход достиг края пустыни, и с вершины холма открылся вид на равнину, поросшую низкой кустарниковой растительностью голубоватого цвета.
Звездоход начал спускаться к зарослям. Неожиданно что-то мелькнуло на экране и исчезло.
— Зверь! — крикнул Виктор. — Самый настоящий зверь!
— Показалось тебе, — возразил кто-то, но долго спорить не пришлось: звездоход подошел вплотную к зарослям, и теперь на экране виднелись приземистые кусты с тонкими голубоватыми листьями и сизой корой. А потом из зарослей осторожно, боязливо озираясь, выглянула узкая серая мордочка с большими глазами и «заячьей» верхней губой.
— Грызун! — крикнул зоолог Шатков. — Грызун!
— Тише! — предостерегающе шепнула Светлана, и все засмеялись: нет, криком на Земле не вспугнешь марсианского зверька!
— Это безусловно грызун! — волновался зоолог; из просто зоолога он неожиданно превратился в астрозоолога и, чувствуя, что ему суждено стать родоначальником новой науки, пришел в величайшее возбуждение. — Я уверен, что он кормится, обгрызая кусты, подобно зайцам. Иначе ему не прожить зиму!
Заключение астрозоолога все признали логичным, спорить с ним никто не стал.
А с экрана в темный зал Института астрогеографии по-прежнему смотрела серая мордочка с темными глазами, и ноздри влажного маленького носа едва заметно вздрагивали. Зверек изучал невиданный предмет — звездоход — с не меньшим любопытством, чем его самого изучали в Москве, на экране…
Но вдруг мордочка исчезла, и ветви бесшумно сомкнулись.
— Кости, попавшиеся нам в пустыне, тоже от небольшого животного, — сказал Батыгин. — Интересно, водятся ли сейчас крупные звери на Марсе?
— А может быть, нам удастся найти какую-нибудь долину, где марсианская жизнь еще не угасает! — вслух размечталась Светлана.
— Долинку с городами и селами, заводами и фабриками? — улыбнулся Батыгин.
— Нет, пусть без всего этого, — уступила Светлана. — Но чтоб жизни побольше!
А звездоход шел сквозь заросли, и наблюдатели в зале слышали, как ломаются под гусеницами хрупкие ветви. Иногда на экране мелькали какие-то небольшие существа, торопливо убегавшие от звездохода, но это случалось редко. Голубоватые ветви кустов слабо раскачивались на ветру, и тонкие узкие листья вытягивались, трепетали, словно хотели оторваться от веток и улететь…
Включился микрофон:
— Температура пятнадцать градусов тепла, скорость ветра шесть метров в секунду.
— Мы в марсианских тропиках, — пояснил свободный от дежурства климатолог. — Здесь уже никогда не устанавливается постоянный снеговой покров, но за ночь температура все равно понижается до двадцати-тридцати градусов мороза.
А Светлана продолжала мечтать, она шептала Виктору:
— Ну хорошо, пусть сейчас нет людей. Но они могли быть раньше, и, значит, где-то сохранились развалины строений, могильные курганы…
В демонстрационный зал вбежал радист.
— Радиограмма от Джефферса! — радостно крикнул он. — Астроплан изменил курс, попав в зону притяжения Марса!
— Наконец-то! — вздох облегчения пронесся по залу. — Наконец-то!
И все почувствовали, как дорог им этот отважный ученый, как волнует их его судьба. В зале словно посветлело: все улыбались, перешептывались, и Батыгин, всматриваясь в темноту, увидел устремленные на него сияющие глаза, Он молчал, молчал потому, что изменить курс — это еще не значит опуститься на планету. Можно пролететь по внешнему краю зоны притяжения и… не попасть на планету, если она уже миновала место встречи.
Судьба астроплана Джефферса должна была решиться в течение ближайших суток.
Вечером Батыгин не ушел из института. Он сидел около радиста и ждал, ждал… Он отлично представлял себе, что переживают сейчас Джефферс, миссис Элеонора, их спутники. По расчетам Батыгина, астроплан находился совсем близко от Марса, планета еще могла, если успеют затормозить, захватить звездный корабль, заставить его вращаться вокруг себя подобно спутнику, и тогда, постепенно уменьшая скорость полета, Джефферс сумел бы приземлиться…
Так, переходя от надежды к отчаянию, выискивая за Джефферса пути к спасению, Батыгин провел долгие ночные часы…
Но Батыгин думал и о другом. Он думал, что трагически может закончиться и его полет на Венеру… Если завтра весь мир узнает о гибели Джефферса, будет ли иметь моральное право он, Батыгин, увлечь в новое космическое путешествие своих товарищей, зеленую молодежь, которая и жизни-то еще как следует не знает?.. Да, Батыгин помнил, что в истории всегда так бывало: на смену павшим вставали новые борцы… И все-таки, что скажет он завтра, если радист сообщит трагическую весть? Как посмотрит в глаза Виктору, Крестовину, Травину, Свирилину, Лютовникову, Безликову, Шаткову, — всем, кого собирается взять с собой? Как посмотрит он в глаза Светлане, любящей Виктора, Наде, влюбленной в Крестовина, как посмотрит в глаза всем тем, кто останется на Земле, но кому дороги улетающие с ним?.. Это нужно было решить сейчас, и Батыгин понимал, что решение может быть только одно: его звездолет все равно через девять дней уйдет в космическое путешествие, а кто струсит — тот останется на Земле. И все-таки Батыгин чувствовал себя скверно, словно он кого-то обманывал и был перед кем-то виноват…
За ночь никаких новых известий от Джефферса не поступило.
Рано утром, когда астрогеографы вновь стали собираться в демонстрационном зале, Батыгин уже сидел там. Прежде чем пройти на свои места, товарищи по институту подходили к нему поздороваться, а потом долго шептались, — все говорили, что старик сильно сдал и вид у него такой, словно он перенес тяжелую болезнь…
И, конечно, все спрашивали о Джефферсе. Не один Батыгин провел эту ночь без сна.
Батыгин вскоре почувствовал, что люди нервничают, что им сейчас, откровенно говоря, не до Марса. Он и сам предпочел бы сегодняшний день провести иначе, но Марс уже удалялся от Земли, видимость могла ухудшиться, и ученые не имели права терять времени.
— Сегодня у нас итоговый день, — жестко сказал Батыгин, и все умолкли и подтянулись, услышав его голос. — Станислав Ильич, включите телеустановку. Попробуем сделать некоторые обобщения.
Привычная картина марсианского рассвета возникла на экране. Всходило солнце, и через полчаса над далекой планетой уже занялся новый день… Снова в зале стало очень тихо.
— Итак, существование жизни на Марсе доказано, — негромко сказал Батыгин, но его услышали все. — Теперь давайте спросим себя вот о чем: могла ли возникнуть на Марсе жизнь при современных природных условиях… Мы убедились, что на Марсе нет сколько-нибудь значительных водоемов, что климат Марса крайне суров и ночью в любое время года в любом районе планеты температура опускается ниже нуля… Трудно предположить, чтобы в такой обстановке жизнь могла возникнуть; существовать она еще может, но возникнуть… Вот единственный, на мой взгляд, правдоподобный вывод: раньше физико- географические условия на Марсе были иными — водоемы смягчали климат, более плотная атмосфера не позволяла сильно остывать поверхности планеты, и жизнь на Марсе была разнообразнее, богаче, интенсивнее протекали процессы жизнедеятельности. Это, в частности, подтверждают осадочные, вероятно морского происхождения, горные породы, которые мы с вами видели в обрыве, ископаемое дерево… Что
