любовь которого к анданорской аристократке остановила страшную казнь возлюбленной, а прежде заставила его избранницу пойти на предательство. Но по своей безграничной милости Император, перед тем как собственноручно убить обоих, даровал их союзу законность, автоматически сделав Владимира членом древнего анданорского рода. Красиво и поучительно. И в меру мрачно — чтоб никому не повадно было идти на предательство, даже ради любви. Стингровая лихорадка в любом случае войдет в историю Анданора, так пусть же, вспоминая о ней, все будут оживлять в памяти и печальную, поэтичную историю любви и смерти этих двух, красивых и сильных, молодых людей. Если бы я даровал им жизнь, подумалось Императору, это было бы меньшей милостью, чем то, что я признал сейчас их брак законным. А хорошего, как известно, слишком много не бывает.
Император вновь подошел к Лее. Теперь девушка спала отрешенно и незаинтересованно, увлекавший ее сон явно окончился. Лея была не одета не потому, что так решил Император, — напротив, владыка Анданора и сам не любил слишком уж душещипательных, возбуждающих ненужные чувства сцен, просто так уж было принято в Империи, что все заключенные женского пола содержались в тюрьме обнаженными, чтобы эффективнее сломить их дух. Это только для несостоявшегося растерзания стинграми да вот и для сегодняшнего визита священника Лее выдавали, также в строгом соответствии традиции, короткое белое платьице. Император взял с золотого столика на резных ножках в виде изящно изогнувшихся змеек, выполненных из земного дуба, быстро вошедшего на Анданоре в моду, баллончик с пробуждающим газом и брызнул им сперва в лицо Лее, а затем — и на Владимира. Сам же опустился на трон и, не глядя на молодых людей и невидимый ими, принялся дожидаться их пробуждения.
Наконец, он услышал красивый, грудной голос Леи:
— Володенька! Милый! Ты жив?
— Лея? — донеслось до слуха Императора уже со стороны его правого монаршьего уха. — Здравствуй, любимая! Как ты прекрасна.
— Ты мне снился сейчас, — крикнула Лея уже более окрепшим голосом. — Словно мы с тобой переселились в какую-то прекрасную страну, где тебе не холодно, а мне не жарко и у нас свой маленький домик на берегу речки. Мы с тобой так смеялись в моем сне, нам так хорошо было с тобой!
«Не зря я дал ей подольше поспать», — удовлетворенно подумал Император.
— Милая, — ответил Владимир, — похоже, мне снилось то же самое, я даже подумал, что для нас все уже кончилось, слишком уж все здорово там было. У тебя стены дома были бирюзового цвета?
Лея восторженно откликнулась:
— Да, милый, и значит, это был не сон, наши души правда путешествовали вместе. Так бывает, когда любовь истинна!
Как Володе, так и Лее было глубоко наплевать, слышит их сейчас кто-либо или нет. Они столько долгих часов представляли себе, что и как они скажут друг другу, если увидятся хоть краешком глаза, что, даже если бы их сейчас транслировали на весь Анданор по стереовидению, они бы все равно говорили именно то, что думают, без оглядки на аудиторию. Им действительно было нечего терять, и они оба хорошо это понимали.
«Как красиво! Вряд ли они скажут что-нибудь лучше, — подумал Император, поднимаясь на троне и тут же попадая в зону видимости молодых людей. — И этот их диалог тоже наверняка попадет в легенду».
Лея и Володя затихли, увидев Императора. Лея хотела было рассказать о своем крещении, но вид грозного повелителя Анданора заставил ее слова застрять в горле и раствориться без остатка в благоговейном трепете перед всемогущим самодержцем. Да и Володе стало не по себе — он понял, что сейчас услышит и о том, каков был результат от молебна, и о том, что ожидало теперь его и Лею. Впрочем, он отчего-то не сомневался, что молебен остановил болезнь — будто что-то трагичное, быть может, тень от нечеловеческих страданий тысяч людей, ушло из самого воздуха, сделавшегося чище.
— Ну что же, — торжественно начал Император, — жрецы Бога по имени Троица сумели остановить эпидемию. И если бы не ты, Владимир, был причиной занесения мора на Анданор, я был бы тебе даже признателен, что ты подсказал мне идею обратиться к жрецам Земли.
Император щелкнул пальцами, и в зал вошли два охранника из личной гвардии — совсем еще юных, но с пеленок тренировавшихся, как и их достойные отцы, для защиты божественного правителя от всех возможных напастей. Они были облачены в плазмозащитные белые комбинезоны без головных уборов, с массивной золотой цепью поперек груди. Император пригласил их в качестве свидетелей — так уж повелось на Анданоре, что всякое слово, сказанное Императором при двух свидетелях, особенно из личной гвардии, уже обретает статус закона и более не подлежит изменению даже самим несравненным повелителем. Император решил сперва сказать о своей милости в адрес планеты Земля, потом скрепить законность их брака, ну и под конец зачитать приговор самим влюбленным, да и привести его по-скорому собственноручно в исполнение.
— Итак, — с улыбкой сказал Император, глядя на Владимира, — ты узнаешь эту бумагу?
И Император, совсем как при первой аудиенции, сунул под самый нос Владимира знакомый тому листок, исписанный размашистым почерком повелителя Анда-нора.
— Узнаю, — кратко ответил Володя, по привычке метнув взгляд на стену напротив. Впрочем, на ней вместо цветовых пятен, контролирующих его сознание, теперь висела, вделанная в твердую поверхность, его Лея, подобная сейчас мраморному подсвечнику изумительно изящной работы.
Император, прямо перед Володиным лицом порвал эту бумагу на мелкие клочки и сказал весьма самодовольным тоном:
— Я заявляю, что, как бы впредь ни прогневило меня ваше Сопротивление, Земля никогда не будет подвергнута хоксу. Разумеется, те, кто имел отношение к созданию и транспортировке вируса на Анданор, будут наказаны безо всякой жалости. Прочее же население Земли прощено мною за свое попустительство.
Владимир был, разумеется, несказанно рад такому решению, вот только дохнуло на него немного могильной тоской от слов Императора о наказании без жалости тех, кто был замешан в транспортировке инфекции. Он понял, что это имело прямое отношение именно к нему и к Лее. Да и сон им обоим приснился соответствующий.
— Теперь о вас, — сказал Император, поглядывая то на Владимира, то на его жену, торчащих из стен по обе стороны от правителя Анданора. — Поздравляю вас, — сказал он. — Особенно ты, Лея, сможешь оценить мою милость.
Император взял со стола другой лист, исписанный чернилами, и подошел к девушке, вовсе не стеснявшейся своей частичной наготы — она привыкла к отсутствию одежды за время заключения, — и та, шевеля губами, бегло пробежала глазами по указу Императора.
— Володя! — восторженно вскричала она. — Поздравляю тебя! Отныне наш с тобой брак законен, милый мой! Вот, значит, к чему был наш общий сон!
Император положил лист с указом на стол и скрепил его Большой Императорской Печатью. Все. Отныне они были мужем и женой. На столе оставался всего один листок. Его Император написал сегодня утром. Надо было лишь зачитать его Владимиру с Леей и лично привести в исполнение. По традиции, первой должна была умереть жена — как муж, Владимир имел теперь право знать, что над ней не будет совершено надругательства, что она ушла спокойно и мирно.
— И, наконец, о вашей участи, — уже не столь миролюбивым тоном, как раньше, начал Император, поднимая со стола роковую бумагу. — Я долго размышлял над этим вопросом и в итоге пришел к твердому решению, для фиксации непреклонности которого в том числе и пригласил сюда этих двух юных гвардейцев, — теперь Император уже обращался к молодым охранникам, стоявшим посреди зала по стойке «смирно». — Они будут впервые в своей жизни присутствовать при подобном поучительном событии, которое произойдет здесь сразу после объявления мною моего решения. Итак, — начал Император, взяв лист. На протяжении последних своих слов правитель ни разу не взглянул ни на Володю, ни на Лею, словно опасаясь встречаться с ними взглядом, что было истолковано Владимиром как крайне неблагоприятный знак.
И в этот самый момент в малый тронный зал, обыкновенно использовавшийся Императором для допросов и встреч с агентами, почти влетел изможденного вида человек в жреческом облачении. На нем был длинный белый халат с драгоценным поясом из кожи редкой анданорской золотой змейки, отличающейся особенно острым умом и смертоносным ядом, — отличительным знаком высшей ложи анданорских жрецов. Выше был лишь Верховный жрец и Совет Двенадцати — Император просто-таки мечтал, чтобы Антор вошел в этот совет особо приближенных к Ктору. Дело в том, что Антор был его человеком не только среди жрецов, но и в роду Ктора — а лишь из рода Ктора мог, по традиции, назначаться новый Верховный жрец. Антор был другом Императора еще в далеком детстве и затем, когда Император унаследовал престол так рано скончавшегося от изнурительной болезни отца, стал его осведомителем и ценнейшим агентом в стане жрецов. Более того, он был единственным человеком Императора в Высшей жреческой ложе. Именно его, и никого иного, прочил на роль Верховного жреца правитель в случае, если с Ктором пришлось бы все же покончить.
Но Антор не встречался с Императором явно, средь бела дня, множество последних лет. Уже одно то, что он вот так, запросто явился во дворец, должно было, когда слух об этом дойдет до Ктора, так скомпрометировать его в глазах Совета Двенадцати, что самодержец мог попрощаться с еще минуту назад вполне реальной надеждой вхождения Антора в Высший Совет. А в случае смерти Ктора лишь один из этого
