Дмитрий Абеляшев
Пастырь Вселенной
Глава 1
СТРАННЫЕ ЗВЕРЬКИ
Сентябрь 2021 года выдался в Москве необычайно жарким. Днем столбик термометра млел у отметки 25, а ночью застывал на 15. Можно было бы съездить на речку, в Строгино, или искупаться в Измайловском парке. Ан нет — работа, видите ли, превыше всего. Владимир еще гордиться должен был, что его взял к себе в помощники сразу после окончания института сам великий академик Бадмаев. И должен был слушаться своего капризного и многоуважаемого шефа во всем. Например, Петру Семеновичу хотелось бы, чтобы Володя не отлучался от него даже во время обеденного перерыва. «Ну я же не лакеем к нему нанимался, а молодым специалистом», — грустно вздыхал Владимир, но смыться не пытался. Другого пути в большую науку Володя не видел, а потому двадцатидвухлетний биолог, и с отличием, и досрочно окончивший МГУ, и мечтавший теперь о бескрайних морях и далеких землях, пока, для начала — то есть лет до сорока пяти, как ему казалось, — обязан был потеть в лаборатории Московского института биофизики, даже не оснащенной кондиционером! И в этом тоже была личная вина Петра Семеновича. Когда руководство института изыскивало небольшие, в общем-то, средства на кондиционер, Петр Семенович быстренько приобретал на них какое-либо научное оборудование. И говорил, что даже теперь, после глобального потепления на планете, в Москве не настолько жарко, чтобы считать кондиционер предметом первой необходимости, а не роскоши. Наше оборудование на уровне двадцатого века, кипел он. Тут институт, а не гостиница. Храм науки, а не центр отдыха. Прохлаждаться будете дома! И так далее и тому подобное. Академик Бадмаев, шестидесятисемилетний дядечка, был ученым, сформировавшимся в доисторические времена Советского Союза и, видимо, вынесшим из жизни в этой малопривлекательной и малопонятной древней стране какое-то преклонение перед трудом. Ему казалось, что трудиться надо и в рабочие часы, и в сверхурочное время, а домой забегать разве с целью забыться коротким четырехчасовым сном. Тяжелый это был человек, а в качестве непосредственного начальника почти нестерпимый. Зато если Владимир сообщит на какой-нибудь Российской биостанции в Тихом океане, высылая туда свое резюме, что три года работал с самим Бадмаевым, это резко повысит его шансы. Пока же он проводил бесконечные серии опытов и строил математические модели плечом к плечу со светочем науки чуть более года. И уже сомневался, выдержит ли три. Академик Бадмаев был сухопарым, лысоватым, лицо у него было приветливым и добрым, как, впрочем, и характер; непереносимым он был лишь в вопросах работы, но именно здесь-то Володя с ним и пересекался. Небесно-голубые глаза Петра Семеновича радовались всякой букашке, каждому цветочку, но могли подернуться недовольной пеленой, если кто-нибудь не разделял его восторгов.
Сам же Владимир был высоким, мускулистым, его черные волосы жесткостью напоминали щетину, а правильные черты лица привлекали женские взгляды. И он вовсе не был застенчивым, как думали молодые лаборантки, просто он до сих пор ждал настоящей любви и не хотел размениваться на мелочи, особенно затевая служебные романы. Собственно, именно этот юношеский максимализм и мешал Володе по сей день стать мужчиной в, так сказать, физиологическом смысле этого слова. Широкий и высокий лоб Владимира указывал на то, и что его обладатель — человек весьма умный; о том же говорили и глаза, чуть насмешливо и проницательно глядевшие на жизнь — свою ли, своих ли знакомых, вообще ли на Жизнь в глобальном смысле этого слова. Владимир был человеком верующим, православным — и не на словах, как почти все москвичи тогдашних лет, но и на самом деле, то есть постился, молился утром и вечером, любил почитать книжки, где рассказывалось о чудесах и подвижниках незапамятной древности. Усы он носил, а вот бороду брил — ему казалось, что своим наличием она будет не украшать, а скорее уродовать его лицо, жидковатой выходила бородка-то. Фигура у Владимира была вполне мужской, крепкой и подтянутой. Он ежедневно хоть немного, да занимался на тренажере, установленном в его комнате, и был вполне доволен своей внешностью. А вот тем, что теперь ему приходилось слушать в обеденный перерыв — газетку, которую Петр Семенович читал вслух, — он доволен не был. Володя очень любил плавать, а Институт биофизики стоял почти совсем на берегу Строгинского водохранилища, и часа вполне хватило бы, чтобы слегка поразмяться.
Однако Петр Семенович, ко всем обращавшийся по имени-отчеству, и к тому же на «вы», сказал без четверти час, за 15 минут до перерыва:
— Владимир Александрович, не составите ли вы сегодня мне компанию, присоединившись к моей трапезе? Я угощаю.
— Я вообще-то думал окунуться, сегодня так тепло, — печально откликнулся тогда Володя, зная, что о настойчивости и целеустремленности его шефа слагались легенды.
Тот, подтверждая свою репутацию, продолжал:
— Ну вы же не откажете старику, коль скоро он просит о такой небольшой любезности. Вы же знаете, что я не выношу одиночества, а обедать привык на своем рабочем месте. Так вы не покинете меня, друг мой?
— Конечно же, нет, — смирился Володя. Он твердо знал, что еще два года, и поминай его в Москве как звали. Он будет обедать на затерянной станции среди волн Тихого океана, а Петр Семенович пусть ищет себе нового благодарного слушателя. А пока он останется. Увы, за все надо платить…
И вот теперь Володя сидел над опустевшей тарелкой и слушал, как Петр Семенович за чашечкой кофе листает газету «За кадром», зачитывая оттуда очередные сенсационные новости. О том, что в Боливии женщина родила обезьянку; о том, что в Греции были замечены исполинские пауки размером с собаку; и прочую подобную белиберду, которой пестрят заголовки определенного сорта желтой прессы. Петр Семенович находил удовольствие в том, чтобы цитировать заметки из этой газеты, а затем читать маленькую лекцию на тему, почему с точки зрения научной биологии тот или иной феномен теоретически допустим или же немыслим. Он презирал газету «За кадром» за ее псевдонаучность и лживость, что не мешало ему оставаться, по сути, ее постоянным читателем. «Ну что же, — думал Володя, — каждый распоряжается своим временем как хочет. Кто-то убивает его, разгадывая кроссворды, кто-то смотрит пустые сериалы, кто-то хотел бы пойти поплавать в речке, пока осень не началась… Кто-то вот читает вслух всякую ерунду, в качестве разминки для мозгов».
Петр Семенович, перелистнув страницу, начал читать:
— «Биологи бьют тревогу». Это мы с вами, Владимир. «В Белгородской области зарегистрировано нашествие паразитических червей-мутантов. У жирных белых червячков 10 лапок, и на вид они совершенно беззащитны…» — Профессор возмущенно блеснул взглядом и, чуть возвысив голос, посетовал: — Ну как, скажите, возможно говорить о паразитическом черве, у которого есть лапки! Это значит, что журналист, дерзнувший написать подобную антинаучную ересь, вообще не прослушал даже школьного курса биологии. У личинок насекомых, внешне похожих на червей, действительно могут быть лапки, факт. Но у червей лапок не бывает никогда!
«Ну и не читали бы вы эту лабуду», — в который уже раз хотел посоветовать шефу Владимир, но сдержался.
Итак, — продолжил академик, — «…выползая на видное место, червячок лежит и дожидается, когда его кто-нибудь съест». Занятно, — Петр Семенович чуть приподнял бровь. — «Будучи же съеден птицей или животным…» Опять ошибочка, — кивнул академик. — Птицы тоже животные, «…он убивает свою жертву изнутри, окукливается в ней…» Стало быть, это все же личинка, — обрадовался ученый, — «…а затем выходит наружу в виде адской смеси саранчи и собаки».
Академик Бадмаев счастливо улыбнулся, отложил газету, хлебнул кофе и спросил у Володи:
— Можете ли вы себе представить, друг мой, смесь, пусть даже адскую, между собакой и саранчой?
— Нет, — честно ответил Владимир.
— Так, так, — сказал академик, — и что же дальше? «Сбиваясь в стаи, существа наносят огромный ущерб полям и огородам фермеров. К борьбе с напастью были привлечены военные, однако бои идут с переменным успехом. Многие считают, что это и есть железная саранча, появление которой должно предшествовать концу света». И фотография даже есть, — притворно изумился ученый. — Извольте взглянуть. — И академик повернул газету статьей к Владимиру. Там действительно было изображено нечто, с коленками назад, как у кузнечиков, но при этом с внешними ушами на голове и зубами, более всего напоминающими крокодильи. Существо было сколь диковинным, столь же и малосимпатичным.
Внезапно общение коллег прервал телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» — подумалось Владимиру. Он знал, что академик категорически против звонков в его кабинет во время обеденного перерыва. Бадмаев недовольно протянул руку и поднял трубку:
— Вас слушают.
И через несколько секунд:
— Да, я у аппарата.
Лицо у академика вдруг сделалось по-детски удивленным, и Владимир пожалел, что у него нет возможности слышать, что говорит собеседник его шефа. И он решил постараться уловить смысл беседы по репликам академика:
— Так. Что? Белые червячки?
Тут лицо у академика просияло, будто ему что-то подарили или рассказали презабавнейший анекдот.
— Окукливаются в курах? Вы это серьезно?
И Петр Семенович многозначительно показал Володе взглядом на газету.
— А вы случайно не из редакции газеты «За кадром»? — саркастически спросил академик. Далее последовала пауза, на протяжении которой улыбка медленно сползала с лица Петра Семеновича. — Оплатите билет и гостиницу? Даже люкс? — поднял
