Однажды она просто открыла глаза и сказала себе: Я никуда не пойду. Зачем? Что мне там делать? Там все чужие, и если их послушать, так лучше бы меня вообще не было. Для чего же мучить себя и других? Вы не хотели видеть Одри Дюшансе — она не придет. И она начала прогуливать коллеж.
Тетушка Хелен кричала на нее так часто, что у Одри уже выработался иммунитет. Она перестала сжиматься под укоризненным взглядом Берты Ведженс, потому что та по-другому смотреть и не умела. Ведь если человек косит, это только поначалу трудно смотреть ему в глаза. Потом привыкаешь.
Поэтому она больше никого не боялась. Ей просто было неприятно, как от жужжания докучливых мух, когда старухи собирались под запертой дверью ее комнаты, чтобы заново проскандировать основные догмы своего учения. «Девочка должна ходить в коллеж! Девочка должна прилично одеваться! Девочка не должна слушать эту ужасную музыку!» И Одри включала радио еще громче, дабы никто не мешал ей погружаться в потаенный мир собственных мыслей и грез.
В глубине души она понимала, что Жюль вряд ли ответит ей взаимностью. Приветливая улыбка, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он видел Одри, свидетельствовала скорее о добром нраве и сочувствии к ее бедственному положению, нежели о чем-то ином. Для него Одри все еще ребенок, и, судя по тому, как долго Жюль не появлялся в их доме, он и думать о ней забыл.
Она отдавала себе в этом отчет… и предпочитала об этом не размышлять. Кто не окутывал первую любовь романтической дымкой фантазии вопреки голосу здравого смысла и суровой правды, пусть кинет в нее камень!
Впрочем, иногда ее охватывал страх. Одри казалось, что она больше никогда в жизни не увидит Жюля. Судя по всему, у него находятся дела поважнее, чем навещать свою маленькую подружку. А может, он решил, что она выросла и больше не нуждается в заботе? Через несколько лет она станет совершеннолетней, он отдаст ей ее деньги и скажет «прощай», ибо их больше ничто не связывает…
И потом, он взрослый, красивый, привлекательный мужчина. Наверняка он нравится не только ей. Неужели у него кто-то есть? А вдруг он перестал приезжать, потому что женился? Нет, только не это! Она не выдержит, она умрет, если это случится. Но не спрашивать же об этом тетушку Хелен. Старушку хватит удар, если она догадается, что племянницу интересует мужчина, и кто? Сам Жюльен Фермэ. Который, между прочим, старше ее. На какие-то одиннадцать с половиной лет. Подумаешь!
Нет. Он не женат и не забыл. Такие мысли Одри гнала прочь. Он просто очень занят, ведь в его руках — солидная фирма. Вернее, Фирма. Говоря о деле своей жизни, Фермэ всегда преисполнялись торжественности. Но Жюльен обязательно выберет время, чтобы навестить ее! Не летом, так зимой. Не на Рождество, так на Пасху… Или на День взятия Бастилии…
Когда тетушка умерла, Одри стала подумывать о том, чтобы бежать. Она заберет свои деньги и уедет в Штаты, как мама когда-то, прихватив лишь самое необходимое. Одри обязательно прославится, и вот когда она станет известной актрисой (или художницей), дверь ее гримерной (или мастерской) распахнется, и на пороге появится Жюль с покаянием и огромным букетом роз…
Одри даже позвонила на Фирму. Но там ей снисходительно объяснили, что она не может получить ни франка сверх положенного пособия, пока не достигнет совершеннолетия. Одри чувствовала себя как нашкодивший малыш, которого поставили на место.
И в этот момент полного отчаяния новая хозяйка дома, Берта, велела ей собирать чемоданы и готовиться к отъезду… с Жюлем. Определенно, есть Бог на свете!
«Я бы сделала для тебя все, что могу. Но ты слишком трудный ребенок. Я не молода, и у меня нет сил, чтобы сражаться со своенравной девицей, для которой слова старших — пустой звук. Пусть этим занимается Жюльен Фермэ, раз он так любил с тобой возиться. Теперь ты — его проблема», — вот что сказала ей мадмуазель Ведженс, объявив о своем решении.
И теперь Одри буквально подпрыгивала от нетерпения, поджидая Жюля. Ее вещи были собраны еще с вечера, она в любую минуту была готова сорваться с места.
Берта без стука вошла в комнату Одри и окинула девушку скептическим взглядом.
— Хороша, нечего сказать. Особенно это осиное гнездо у тебя на голове. Зачем ты отрезала волосы? Не хотела выглядеть прилично, как другие дети? Что подумает о тебе Жюльен? Что ты маленькая неряха, которая не в состоянии даже волосы расчесать, и подобрала свои брюки на помойке, лишь бы не надевать приличное платье, которое мы перешили из тетиного специально для тебя?
Лицо Одри залилось краской. Она бросилась вон из комнаты.
— Я же не комментирую твою манеру одеваться. Ты похожа на привидение семнадцатого века, — на ходу огрызнулась она.
Мерзкое «приличное платье» отвратительного темно-коричневого цвета глухо застегивалось «под горлышко» и лишало девушку даже намека на талию. Она никогда больше не наденет ничего подобного! Устав ходить в сиротских одеждах, столь любимых тетей и Бертой, Одри пошла в магазин и приобрела на все свое пособие ворох миленьких вещичек, а дома сказала, что это подружка дала ей поносить. Ведь Хелен и Берта не знали, что у нее нет подруг.
Но каково это! Берта всегда брюзжала и критиковала ее, но испортить ей настроение в такой день!
Значит, вам не нравится моя прическа? Она не слишком аккуратная, на ваш взгляд? Волосы слишком торчат?
Ну хорошо. Больше они торчать не будут.
Одри заскочила в ванную и щелкнула задвижкой.
Ну что, что ее не устраивает? Нормальная молодежная прическа, не то что идиотские кудельки, которые тетя когда-то сооружала на голове у Одри по поводу и без повода, накручивая ее бедные волосы на бигуди до воя туго.
По-моему, я неплохо выгляжу, думала Одри, разглядывая себя в огромном зеркале. Кажется, у меня есть то, что называют «шарм». Но Берте этого не понять.
Ну и ладно. Раз вы меня не любите и не принимаете такой, какая я есть… Раз вы бесконечно придираетесь ко мне… Мне уже нечего ждать от этой жизни. Пусть вам будет хуже.
Одри открыла шкафчик и достала из него старую дядину опасную бритву.
2
Жюльен ездил смотреть квартиру, которую снял для Одри, и чуть припозднился: когда он остановил свой «рено» перед домом мадам Дюшансе, его уже ждали. Едва он вышел из автомобиля, с крыльца навстречу ему сошло нечто.
Жюль не знал, плакать ему или смеяться. Конечно, за время работы в сфере модной индустрии он всякое повидал. Но на подиуме. Встречать подобное чудо в повседневной жизни ему еще не доводилось.
Бог бы с ним, с коротким топиком цвета салата из свежих овощей, который обнажал полоску молочно-белой кожи на плоском животе. И не страшно, что низ у штанин на джинсах, кое-как подрезанных, чтобы напоминать модные брючки-бриджи, распушился и с него свисают нитки. Можно не обращать внимания на красные туфли на огромных шпильках, которые портили и без того не слишком плавную походку своей хозяйки.
Но волосы — о небо, что она сделала со своими прекрасными блестящими длинными кудрями?
Кудрей не было. Точнее, не было волос. Вообще.
Она сбрила даже брови.
Если бы не правильные черты лица девушки, Жюль решил бы, что она изуродовала себя непоправимо. К счастью, природные данные Одри слегка подправляли шокирующее впечатление.
Да, девочка выросла. Соблазнительная фигурка, огромные светло-зеленые глаза, выразительные губы, которые не смогла испортить даже помада морковного цвета… Если бы Софи Дюшансе была жива, она, конечно, научила бы дочь и одеваться, и краситься со вкусом. Одри могла бы быть красавицей…
Что ж, все ясно. Долгое время вынужденная изображать уменьшенную копию чопорных тетушек, она наконец вырвалась из-под жесткой пяты. И теперь всем своим видом протестовала против унылых платьев
