и девчоночьих кудрей.
С юношеским максимализмом Одри метнулась в другую крайность. Берта Ведженс уже вышла из полуобморочного состояния, перестала нюхать нашатырь и теперь при взгляде на абсолютно лысую голову девушки испытывала нечто вроде злорадства. «Вот, посмотрите, что вытворяет это маленькое чудовище. Теперь вы понимаете, почему я умываю руки?» — словно говорила она всем своим видом.
Отчасти Жюль испытал нечто подобное на себе. В том же возрасте, что и Одри, он изо всех сил сопротивлялся тому, чтобы со временем продолжить семейный бизнес, и даже грозил сбежать из дома и стать уличным музыкантом.
Но потом он понял, какие перспективы открывает для него управление Фирмой, поставляющей ткани модным домам: где модная индустрия, там и длинноногие блондинки, брюнетки, шатенки… Не говоря уже о всеобщем уважении, положении в обществе, доходах…
Наверняка Одри тоже быстро образумится. Под его чутким руководством.
С другой стороны, что страшного в том, что подросток ищет свой имидж, сказал себе Жюль. Хуже было бы, если бы она увлеклась ЛСД. Но девочка, кажется, вполне адекватна, несмотря на экстравагантный вид.
Сначала на лице Одри засветилась радость при виде Жюльена. Потом она засмущалась и остановилась, ожидая, когда он подойдет поближе.
Жюль остановился в нескольких метрах от крыльца и молча рассматривал Одри, и теперь на ее лице явственно читались растерянность и тревога. Как? Неужели она настолько его шокировала, что он теперь развернется и уедет?
Она уже сожалела о той глупости, которую сделала, но отступать было поздно. Ничего не исправишь.
Он решил, что потом попробует по возможности мягко и тактично поговорить с ней по поводу ее внешнего вида. Но когда Жюль подошел ближе, он не смог не поморщиться. Пудра комками сыпалась с нежной девичьей кожицы — похоже, она извела на лицо целую банку — и пачкала одежду, а тушь слегка размазалась. На его взгляд, это было гораздо хуже наголо обритой головы.
— У тебя красивая кожа. Зачем ты портишь ее косметикой? — мягко заметил Жюль и протянул девушке носовой платок. — Сотри пудру, я пока схожу за твоими чемоданами.
Сначала Одри расстроилась и даже чуть не разрыдалась. Она была готова к нагоняю из-за волос. Но то, что Жюль раскритиковал ее макияж, стало для Одри полной неожиданностью. Если он придрался к пудре, что же она услышит по поводу прически, точнее, ее отсутствия? Но потом Одри вспомнила, что Берта вообще вскрикнула и повалилась на пол, когда она вышла из ванной и предстала перед бывшей домработницей во всей красе.
Пусть она сейчас не смогла произвести на Жюльена должного впечатления. Но у нее будет на это куча времени! Он еще увидит, как замечательно она может выглядеть, и удивится. Главное, что он не отказался от нее, не развернулся у порога. Скорее бы уехать! Одри воспринимала свой отъезд, как триумф. Эх, жаль, никто из коллежа не видит, как ее увозит шикарный мужчина на блестящем «рено»!
Жюль подошел к машине, открыл багажник и принялся укладывать туда чемодан Одри. Берта тоже вышла во двор, вслед за ней важно вышагивала ее новая горничная, которая несла забытое девушкой зимнее драповое пальто с траченным молью воротником, перешитое из старого теткиного.
— Что ж, считаю, что я выполнила свой долг, — торжественно произнесла Берта. — Я передала тебя в надежные руки. Это максимум, что я могу для тебя сделать.
— Да, мадам сделала все, что могла, — поддакнула горничная, желая выслужиться.
— Может быть, вам удастся сделать из нее человека. — Берта произнесла это так, словно заранее сомневалась в успехе подобного мероприятия. — Мы с мадам Дюшансе не смогли. Хотите — отдавайте ее в интернат, хотите — сами с ней мучайтесь, мне-то что за дело?
Одри похолодела. О такой возможности она не задумывалась. Неужели Жюль и правда отвезет ее в интернат? Ни за что! Лучше уж она сбежит и пойдет бродяжничать.
— Я не считаю для себя возможным сбыть с рук ребенка, который вырос у меня на глазах, — холодно произнес Жюльен. По его побелевшему лицу и трепету тонких ноздрей можно было определить, что он с трудом сдерживает гнев.
— Как вам будет угодно, — сухо ответила Берта.
Одри с облегчением вздохнула. Пусть Жюль говорил о ней как о младенце, словно разница между ними — не одиннадцать лет, а полвека. Главное сейчас не это. Она поняла, что ни в какой интернат ее не пошлют, и успокоилась.
— Ладно, Берта, не дуйся на меня! — На прощание Одри решила сделать шаг к примирению. — Не так уж все было и плохо.
Она подошла к Берте и попыталась ее обнять, но та отшатнулась, словно девушка позволила себе непростительное амикошонство, развернулась на каблуках и пошла в дом, бросив через плечо:
— Удачи, мсье Фермэ.
Какая тонкая, чувствительная натура! Такая прирежет и глазом не моргнет, подумал Жюль, укладывая в багажник ужасное пальто, пахнущее нафталином, которое всучила ему горничная.
— Давай остановимся у ближайшей помойки и выкинем этого монстра, — попросила Одри, имея в виду, конечно же, пальто.
Так они и сделали.
Вскоре автомобиль несся на другой конец Лиона, а Одри казалось, что она уезжает на другое полушарие, — такая пропасть была между ее новой и старой жизнью. Ура, свобода! Больше никто не станет одергивать ее на каждом шагу, никто не запретит ей смотреть телевизор, есть пирожные, слушать музыку и высказывать свое мнение. Никто не станет рыться в ее книгах и рисунках с вопросом: «А это еще что такое?», не сможет заставить ее носить мешковатые платья. Теперь ей будет, с кем поговорить и кому довериться. О, Жюль, я обожаю тебя, мой спаситель, ты вызволил меня из плена злой колдуньи!
Одри молчала, откинувшись на спинку сиденья, и наслаждалась ездой, словно полетом. Последний раз ей доводилось кататься в автомобиле год назад, когда у нее был приступ аппендицита и тетя Хелен на такси отвезла ее в больницу, всю дорогу ворча, что с племянницей «всегда все не слава Богу». Любуясь проносящимися за окном видами Лиона, Одри мечтала о том, какой теперь будет ее жизнь.
Жюль тоже молчал. Его поразила сцена прощания Берты с девочкой, которая лет десять прожила с ней бок о бок. Какой бы непредсказуемой ни была Одри, Жюлю было трудно вообразить, как же надо насолить старой даме, чтобы она прощалась с тобой столь бессердечно.
Притормозив у светофора, Жюль кинул взгляд в сторону своей подопечной и с тяжелым вздохом вспомнил, чего опасался его отец. За девочкой действительно придется приглядывать, поскольку она хороша и развита не по годам. Даже бритая голова ее не слишком портила, а ведь волосы быстро отрастут.
Джинсы плотно обтягивали стройные бедра, а тонкий узкий топик четко обрисовывал прелести взрослеющей девицы. Этого только не хватало — не ровен час, на нее польстится какой-нибудь беспринципный развратник! Жюль сердито фыркнул.
Пусть сам он не отличался строгими моральными устоями. Но он не был безответственным. Например, соблазнять малолеток — это не в его стиле. Партнерши Жюля были опытными женщинами, они прекрасно понимали, что их отношения никого ни к чему не обязывают и длятся лишь до тех пор, пока один из партнеров не увлечется кем-либо еще.
Он никогда не давал женщинам напрасных надежд, ничего не обещал и не скрывал своей привычки к непостоянству. Он не мог допустить даже мысли о том, чтобы увлечься невинной девицей и тем самым сломать ей жизнь, — Жюль отдавал себе отчет в том, что быстро охладеет к ней. Ведь на свете так много женщин с длинными ногами и аппетитными формами, а жизнь — одна.
Он вспомнил слова Сандрин о том, что ему пора жениться, и разозлился. Зажегся зеленый, и педаль газа чуть не ушла в пол под нажимом его ноги. Какая, к черту, жена? Это что, одно из адских наказаний — каждый день просыпаться в обществе одной и той же женщины, зная, что на всех остальных ему смотреть «не положено»?
Одри сидела рядом с ним, то глазея по сторонам, то откидываясь на спинку сиденья и блаженно
