видимо решив дождаться подкрепления в виде кортежа машин.
— Там только два летчика и один перепуганный санитар. Они связались с землей, и те дали указание дождаться подхода основных сил. Потому как у них нет стопроцентной уверенности, что бешено машущий руками человек, сидящий возле окровавленной девушки, — не тот самый плохой парень, устроивший кровавую карусель.
Милая использовала болезненную телепатическую связь, потому что из-за шума винтов ничего нельзя было услышать. А информация была слишком важной и срочной, чтобы оставить ее без внимания.
У меня на душе стало скверно. Одно дело — справиться с двумя летчиками и испуганным санитаром, и совершенно другое — с отрядом вооруженных до зубов полицейских, настроенных более чем решительно. Хорошо, если все они окажутся закаленными спокойными ветеранами. Такие не станут стрелять на поражение из-за того, что подозреваемый неожиданно чихнул или сделал неправильное с их точки зрения движение. Но при крупномасштабных операциях обязательно найдется перевозбужденный от адреналина молодняк, которому нужно отличиться и всадить пару пуль, не важно куда и в кого.
Впрочем, выбора все равно не было, поэтому я приготовился к очередной крупной неприятности.
— У тебя уже остановилось кровотечение? — прокричал я прямо в ухо Вивьен. (Проклятый вертолет ужасно мешал нормально общаться. )
Она посмотрела на меня большими испуганными глазами, и я поспешил добавить:
— Если вымазать кровью лицо, то потом в случае неприятностей тебя будет практически невозможно опознать.
Она попыталась что-то сказать, но по-прежнему то ли от испуга, то ли от стресса могла только шевелить губами.
У меня уже не оставалось времени на игру в испорченный телефон, поэтому я просто приложил руку к платью в том месте, где оно побурело от крови, и слегка надавил. Кровь, не успевшая впитаться в ткань, выступила наружу.
Девушка скривилась от боли, но все же не закричала. «У нее все-таки крепкие нервы», — отметил я про себя, одновременно несколькими широкими мазками окровавленной ладони измазав свое и ее лицо.
Я еще успел мимолетно подумать о чем-то отвлеченном, после чего произошло практически одновременно сразу несколько событий.
Вертолет наконец-то сел, заглушив свой проклятый двигатель, восемь машин с отчаянным визгом тормозов, поднимая при этом тучи пыли, остановились, образовав классический полукруг, и из них выскочили шестнадцать вооруженных полицейских.
Несмотря на то, что я стоял на коленях в неудобной позиции, склонившись над окровавленной девушкой, всей своей позой выражая безутешное горе, никто не сделал попытки сразу же подойти ко мне. Они грамотно заняли позиции за машинами, и шестнадцать стволов уставились на меня равнодушными черными зрачками.
— Слава богу, наконец-то вы приехали!!! — истерично закричал я, тяжело поднимаясь с колен, всем своим видом выражая бесконечную усталость.
Я даже успел сделать пару нетвердых шагов вперед, предусмотрительно держа руки широко расставленными, как будто пытаясь обнять моих спасителей, как вдруг услышал уверенный голос, усиленный рупором:
— Сынок, не делай резких движений. Ляг, пожалуйста, на землю, раздвинь широко ноги и положи руки на затылок...
— Но я же!.. — испуганно-возмущенно попытался ответить я, при этом поворачиваясь лицом к говорящему.
— Сынок, — повторил он (это был ветеран, он не собирался рисковать своими людьми и знал, как нужно правильно вести себя в подобных ситуациях), — я скажу тебе вот что. Если ты сделаешь еще два шага, я прострелю тебе ногу, и любой адвокат, учитывая нашу непростую ситуацию с трупами и перестрелкой на шоссе, полностью оправдает мои действия. Если же ты ляжешь, обещаю, мы не сделаем тебе ничего плохого, а просто разберемся, что к чему, и потом отпустим подобру-поздорову.
Он, конечно, не оканчивал никаких заумных психологических университетов, но за годы службы выработал определенный стиль поведения, как нельзя лучше подходящий для кризисных ситуаций. Вот и сейчас он все делал правильно. Сначала угроза (плохой полицейский), затем утешение (хороший полицейский). Речь его тоже была спокойная и неторопливая. И это наводило на мысль, что ему можно доверять во всем: и в том, что при неповиновении он исполнит угрозу, и в том, что он постарается сделать все возможное, чтобы поскорее разобраться с этим недоразумением и выпустить на свободу невиновного...
— Хорошо, хорошо, конечно же, вы правы, — суетливым тоном перенервничавшего слабохарактерного интеллигента ответил я и безропотно лег на землю, сделав все, как было приказано.
Двое полицейских, по-прежнему прикрываемые своими партнерами, быстрой перебежкой приблизились к нам. Один склонился надо мной, чтобы надеть наручники и обыскать, другой занялся осмотром Вивьен, лежащей в нескольких шагах левее.
Я не стал дожидаться, пока обнаружатся мои два пистолета, а сделал то, что обычному человеку, возможно, было бы не под силу: за какую-то долю секунды перевернулся на спину, схватил склонившегося надо мной полицейского за грудь и точно рассчитанным ударом головы в переносицу привел его в состояние болевого шока. В ближайшие несколько секунд по собственной воле он никому навредить не сумеет. Все так же не сбавляя темпа, я резко крутанул полицейского, так что тело его развернулось на сто восемьдесят градусов, и теперь его спина была крепко прижата к моему животу. Почти одновременно я приставил пистолет к его голове.
Вся операция заняла меньше секунды. Я с теплотой вспомнил о мистере Залабски и подумал, что как- нибудь при случае нужно будет обязательно поблагодарить его за новое чудесное тело...
Впрочем, до этого момента надо сначала дожить.
Положение, в котором я находился, было, мягко говоря, не слишком-то удобным, но и атакующие не могли предпринять каких-либо решительных действий, чтобы не потерять заложника. Заложник этот был не абстрактным незнакомым мужчиной, а вполне реальным коллегой, с которым они наверняка частенько выпивали, ходили в гости и, может быть, даже знали его семью. В подобных случаях у нападающих возникает очень много проблем психологического порядка.
— Отойди от девушки, — приказал я полицейскому, который так и не успел произвести даже беглого обзора Вивьен.
Мой приказ был немедленно выполнен.
— За крайней правой машиной сидит молодой человек, тепловыделение которого только что резко подскочило, думаю, это связанно с избытком адреналина и решением выступить в роли героя. Вероятность того, что через несколько секунд он начнет стрелять, составляет около восьмидесяти трех процентов.
Феноменальные способности Милой были как нельзя кстати.
— Шериф, — прокричал я, — кажется, у тебя там за крайней правой машиной сидит молодой герой, который хочет устроить здесь кровавую баню. Утихомирь его, пожалуйста. Мы все еще можем договориться по-хорошему. Так, чтобы никто не пострадал. И все вернутся домой в целости и сохранности.
Все-таки мне повезло с этим старым матерым шерифом. У него были свои понятия о службе, долге, чести и прочем. Он не был беспринципным карьеристом и больше думал о своей совести и душевном спокойствии на пенсии, чем о том, чтобы ценой жизни своих людей получить пару побрякушек на грудь.
— Мэтью, — крикнул он в мегафон, — если ты что-то задумал, то оставь эти глупые мысли при себе. Ты, конечно, хорошо стреляешь в тире по мишеням, но здесь не мишени, и никто не будет стрелять. Мы договоримся с мистером...
— Питом, — услужливо подсказал я.
— Мы договоримся с мистером Питом по-хорошему, — продолжал он, — и никто не пострадает.
Одно дело решиться по глупости на выстрел, когда никто этого не ждет. И совершенно другое — когда пятнадцать пар глаз уставились на тебя с молчаливым укором.
После слов своего начальника молодой козлик смущенно вернулся в загон, стыдливо забившись в самый темный угол.
— Мистер Пит, — как ни в чем не бывало продолжал шериф в рупор, — скажите, чего вы хотите, и мы
