– Все образуется, точно, точно, – говорит Никки.

Она нажимает ногой на педаль газа и включает сирену. Время дорого. Оно быстро уходит. Важна каждая секунда.

Глава пятьдесят вторая

Сюзанна

Жизнь – это мимолетный блик… секунды, вспыхивающие на ленте воспоминаний.нажмите «Вперед», и появится следующее.…. сепия светлеет.и санитар спрашивает меня, как я оцениваю боль по десятибалльной шкале.

Я рассказываю тебе о Слепом жеребце, но ты не слышишь, и санитар спрашивает снова, его голос прорубается сквозь мой ужас, заставляя сосредоточиться. По десятибалльной шкале… десять… десять… десять… произношу я, и водитель не обращает внимания на светофор и уговаривает меня не успокоиться, потому что мы уже почти приехали.

Жена Дилана… я не помню ее имени… это не имеет значения… имена ничего не значат… кроме того имени… я должна произнести его… должна… это ужасает меня… эта слабость, которая навалилась на меня, когда я проснулась и попыталась пойти к тебе… я схватилась за край туалетного столика… раньше, чем я поняла, что происходит, я повалилась вперед… пытаясь позвать тебя, как когда-то ты звала меня к себе… мои шаги были бесшумными, когда мы вместе бежали к нашему будущему… тихо шел дождь… просачиваясь… просачиваясь… проскальзывая через туман, который возникает и исчезает у меня перед глазами… контроль… контроль… я должна контролировать себя… ты плачешь, извиняешься, просишь прощения за слова, которые никто не может вспомнить… Судебная книга… ты должна найти ее… ты качаешь головой и снова извиняешься… не понимая, что это была моя Стена плача, мой бездонный колодец, в котором секреты, покрываются мхом… сирена становится реквиемом… я ушла слишком поздно… доктор Виллиамсон предупреждала меня… огни больницы… я хватаю тебя за руку и притягиваю к себе… коттедж… мертвые младенцы… Слепой жеребец… ты говоришь, не говори… твой голос – это испуганный шепот, когда руки поднимают меня… меня быстро несут… потолок кренится… крики… ты протягиваешь руки, Мириам тоже… маскируя страх, но он горит в ее глазах… лица за масками… настоящими масками… игла впивается мне в руку, и свет расплывается… как масло… и я расплываюсь вместе с ним… в темном пространстве, где они удаляют мне матку… такой маленький кокон, который вызвал столько страданий… и теперь… этот последний акт предательства… но разве это важно… я погружаюсь глубже, глубже, пока снова не зажигается свет и голоса не зовут меня по имени…

Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна, мама, мама… как долго я спала… почему ты плачешь… ты склонила голову… и Мириам крепко обнимает тебя… Дэвид бежит… почему он здесь… его лицо над моим… он быстро дышит, словно ветер в листве… оставайся… оставайся… кричит он… его крепкая рука вытягивает меня назад, но он уже давно потерял способность утешить меня… жизнь – это мимолетный блик… я вижу, как твои длинные ноги болтаются над диваном… ты хихикаешь с друзьями по телефону… Мэвид уходит… возвращается… луг Доулинг на рассвете… мрачный замок… ребенок… плющ что-то шепчет и касается моих волос, когда я наклоняюсь над открытой раной… постель из колокольчиков и незабудок… и Слепой жеребец ждет… нетерпеливо… голоса говорят о переливании крови… я не хочу, чтобы в моих венах текла кровь незнакомцев… даже твоя кровь, которой ты поделилась бы непременно… правда всплывет… она написана в нашей крови… в книге… и лента воспоминаний вспыхивает… сепия светлеет… мои руки сплетены… Дэвид… Ричард… Эдвард… безликие мальчики… мои ногти цвета греха… ты умоляешь меня остаться… просишь прощения… почему ты просишь, если просить должна я… и быть прощена… жеребец роет землю… он готов везти меня на своей жесткой коричневой спине… везти меня в серебристые небеса… а ты… со своими карими глазами, которые принадлежат ей… ты тянешь меня назад к боли… боли в душе… и прошлое так близко, что я могу прикоснуться к вспыхивающим секундам… Слепой жеребец встряхивает гривой… у тебя такой низкий и испуганный голос, потому что ты знаешь, что я тебя отпускаю… на свободу наконец… моя мать кивает… спокойная… никаких острых углов… никакой горькой желчи, которую надо пить… ее рот искривляет улыбка… а за ее длинной желтой юбкой я вижу их… моих стройных шепчущих детей… мои волосы, мои глаза… они зовут меня вдоль лунной дорожки… высоко над серым простором Буррена… но одно лицо тянет меня назад… ее глаза, глубокие, словно океан, хранят свои секреты… они молят… всегда молят… где мое дитя… отдай мою дочь… но она отстает от меня… все дальше… и дальше… я уже снаружи этой вспышки, этого момента, когда вся жизнь лежит как на ладони… скорлупка пустое лоно… что сделано, то сделано.

Глава пятьдесят третья

Джой

Три долгих дня мать борется за жизнь, а когда она умирает медсестры превращают маленькую палату в морг. Они одевают ее в лучшее платье и зажигают свечи. Невозможно поверить, что она умерла. Джой мигает, и ей кажется, что она видит, как поднимается и опускается грудь матери. Ее лицо смягчилось, как в Испании, словно ее кожа сбросила невидимые оковы. Она должна была выглядеть так все время. Все эти скандалы из-за испанского офиса, упрямство отца, нежелание ничего слушать. Должно быть, он чувствует то же самое. Он плачет, и этот звук разрушает тишину, окружающую мать. Джой надеется, что она откроет глаза и скажет «Возьми себя в руки, Дэвид». Но мать уже не с ними, она в лучшем мире.

Джой хочется ударить отца. Он должен был сделать ее мать счастливой. Он не должен был оставлять ее одну. Тогда бы не случилось того, что случилось. Мать не упала бы, и Джой не пришлось бы пытаться спасти ее. Злость слишком сильна, чтобы ее можно было сдержать. Она отталкивает отца, когда он пытается обнять ее, и, громко топая, выбегает из палаты. Кровь стучит у нее в висках.

– Джой!

Она останавливается и поднимает взгляд на мужчину, который стоит перед ней.

– Мне так жаль, Джой. Я приехал, как только Никки позвонила.

У Дилана всегда спокойный голос, даже теперь. Она хочет, чтобы он погладил ее и весь этот ужас исчез, чтобы он погладил ее, как тогда на дороге гладил Пятнышко.

– Мне надо выпустить Пятнышко, – говорит она, всхлипывая и прижимаясь к нему. – Мне нужно домой, к Пятнышку.

Почему она все время думает о собаке, когда мать умерла и это ее вина? Дилан подводит ее к стулу. Должно быть, у себя в клинике он привык к тому, что люди постоянно плачут, рассказывая о своих бедах, зная, что он поймет, каково это – потеряться посреди неизвестности.

Они возвращаются из больницы в Рокроуз и в кухне обнаруживают собравшихся соседей. Женщины готовят сэндвичи, много тарелок с сэндвичами, пирожными и мороженым в стаканчиках. Отец всем наливает виски и пиво «Гиннесс». Все разговоры о ее матери, о том, какой потерей она будет для Маолтрана. Отец Дэвис, который заезжал в Маолтран раз в неделю, чтобы выпить с матерью и ее товарищами по комитету бутылочку вина и отведать строганины, говорит.

– Мы должны вместе помолиться, чтобы наша дорогая усопшая сестра покоилась с миром в руках Господа нашего Иисуса.

Джой хочется рассмеяться при мысли, что мать может где-то покоиться. Смех кажется лучшим решением, чем слезы или рвота, но отец Дэвис не понимает, что если она начнет плакать, то уже не сможет остановиться. Она держит ладони перед глазами, когда он решает произнести молитву. Джой хочет спросить, почему они не желают оплакивать ее мать. Она тихо смеется, когда все прекращают есть и пить и склоняют головы в молитве. Ее плечи содрогаются, а слезы текут так быстро, что попадают в рот, и она чувствует их соленый привкус.

В ту ночь она спит с Мириам, просыпается и снова засыпает. Каждый раз бабушка успокаивает

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату