— Царство небесное, — сказал я.
Мужчина повернулся ко мне, посмотрел, но, похоже, не узнал. Налил стопку водки, протянул мне. Затем поднял свою.
— Земля пухом… — глухо проронил он и выпил. Я последовал его примеру.
— Закусывайте, — предложил он, указывая на металлический столик.
На разложенных на столике машинописных листах стояла бутылка водки, баночка с маринованными огурчиками, высилась стопка бутербродов с колбасой и сыром. Я взял огурчик, откусили протянул мужчине цветы.
— Положите ей…
Мужчина вздрогнул, недоуменно посмотрел на меня, но цветы взял и, нагнувшись, положил их на бортик цветника слева от стелы.
— Она гвоздики любила… — пробормотал он. Справа от стелы лежали крупные алые гвоздики.
— Простите, мы знакомы? — спросил он, распрямляясь. — В последнее время я стал очень рассеян, многих не узнаю…
Только теперь я понял его недоумение — видимо, поначалу он принял меня за одного из опустившихся алкоголиков, повадившихся в последнее время на кладбище опохмеляться. Беспроигрышный вариант — выразишь соболезнование родственникам, тут тебе и чарочку поднесут. А вчера, видимо, несмотря на экстраординарность происшествия у пивного ларька, он меня не запомнил. Бывает… Это у меня память фотографическая, а у большинства людей, в чем я неоднократно убеждался, память коротка.
— Нет, не знакомы, — сказал я. — Пришел родственников проведать, да могилы не нашел.
Не стал я вдаваться в подробности и объяснять, что родственники — это родители. У человека свое горе.
— А в конторе были?
— Был. Архив сгорел, и никто помочь не может..
— Да-а… — сочувственно вздохнул седой мужчина и налил в стопки. — Земля пухом всем нашим родным и дорогим, ушедшим от нас.
Мы выпили, я взял бутерброд. Водка была низкого качества, колбаса дешевой. Отвык я от такого, но отказываться на кладбище не принято.
Солнце пригревало, не было ни ветерка, навязчиво пахло фиалкой, вместо щебета птиц натужно, на одной ноте, трещали высоковольтные провода.
Взгляд скользнул по надгробной стеле, ухоженному цветнику с высаженной рассадой и невольно задержался на книге, лежащей на постаменте. На глянцевой обложке был изображен махаон, вверху стояла надпись: «Валентин Бескровный. Экспедиционные заметки экзонатуралиста».
— Вы — ученый? — спросил я, сообразив по фамилии, что передо мной автор.
Мужчина перехватил мой взгляд и криво усмехнулся.
— Нет. Писатель. Фантаст.
— Валентин…
— Валентин Сергеевич, — представился он, протягивая руку.
— Артем… Можно без отчества, молодой пока.
— Это временный недостаток, — вздохнул писатель. — Молодость быстро проходит. Как и жизнь.
Он перехватил мой недоуменный взгляд, брошенный на столик с бутербродами, и невесело хмыкнул.
— Удивляетесь, что так скромно? Перефразируя классика, слухи о писательских гонорарах сильно преувеличены. Я бы даже сказал — чересчур. Хотите стать нищим, подавайтесь в писатели.
Я скептически улыбнулся. В моем представлении писатели всегда были интеллектуальной элитой, и платить им должны соответственно.
— Это абсолютно серьезно, — вновь понял меня Валентин Сергеевич. — Для того чтобы хоть как-то сводить концы с концами, нужно писать два-три романа в год, причем неважно, какого качества. Хоть полову. Главное — чтобы твоя фамилия пестрела на книжных прилавках. Тогда ты зарабатываешь имя, тобой начинают интересоваться престижные литературные агентства, которые и выбивают из прижимистых издателей достойные гонорары. А если пишешь роман год или дольше, то, каким бы высокохудожественным он ни оказался, тебе на роду написано быть нищим. Одна надежда на Нобелевскую премию…
Я оторопело глянул на него и увидел в прищуренных глазах смешинки.
— Шучу, конечно, — усмехнулся он и принялся разливать остатки водки. — Давайте третий раз, как положено.
— Царство небесное… — сказал я, выпивая. Валентин Сергеевич промолчал. Стоял, смотрел скорбным взглядом на стелу, и губы его беззвучно шевелились. Будто молитву читал. Затем выпил и стряхнул капли водки из стопки на землю.
— До свидания, Таня, — сказал он севшим голосом. — Я скоро приду…
И стал собирать объедки в полиэтиленовый пакет.
— Давайте я вас подвезу, — предложил я.
— А вы на машине?
— Вон, видите, стоит на дороге.
Валентин Сергеевич прищурился, посмотрел на «Жигули».
— Спасибо, не откажусь. А то до автобусной остановки километра три пешком топать… — Он засуетился. — Подождите минутку, соберу мусор.
— Не торопитесь, я подгоню машину, — сказал я и направился к «Жигулям».
Лис к моему долгому отсутствию отнесся спокойно, но едва я сел за руль, как он повел носом и неодобрительно фыркнул.
— Но-но! — прикрикнул я. — Мне только личной автоинспекции не хватало!
Однако стекло опустил, чтобы запах водочного перегара не настаивался в салоне. И тут я увидел, что возле помпезного надгробия Мамонту стоит какой-то парень, однако разглядеть его из-за слепящего блеска позолоченного орла не смог. Да и ни к чему мне это, удивляло другое, что к Мамонту кто-то приходит. Мне всегда казалось, что «крутых» мира сего только хоронят с помпой, но затем место последнего упокоения никто не посещает. Оказывается, и в криминальной среде у кое-кого имеются человеческие чувства.
Тень недоверия шевельнулась в душе, и я оглянулся на пса. Может, парень делает вид, что пришел почтить память безвременно усопшего, а на самом деле он один из моих вчерашних «знакомцев» — хотел подсесть в машину, но его отпугнул Сэр Лис? Естественно, пес на мой немой вопрос не ответил.
Валентин Сергеевич ждал меня на обочине с большой сумкой в руках, из которой торчал веник.
— Садитесь, — предложил я, открывая переднюю дверцу.
— Сумку на заднее сиденье… — заглядывая в салон, начал он и запнулся, увидев пса.
— Боюсь, не получится. Там, видите ли, хозяин сидит. Поставьте себе в ноги, места хватит. Сэр Лис, разрешите вам представить — писатель Валентин Сергеевич Бескровный.
— Мое почтение, — с поклоном произнес Валентин Сергеевич, усаживаясь и втискивая сумку между колен. Игру он принял.
Пес снова принюхался и снова фыркнул.
— М-да, действительно сэр, — согласился Валентин Сергеевич, оглядываясь на пса. — Табачный дым тоже не переносит?
— Не знаю, не курю.
— Тогда и я потерплю, а то ваш хозяин осерчает… Подбросьте меня до ближайшей автобусной остановки.
— Зачем? Я вас доставлю прямо к дому — не каждый день писателя вожу.
— Хоть какая-то выгода от творчества, — рассмеялся Валентин Сергеевич. — А вы, простите, кем работаете, если не секрет?
— Никем, — честно признался я. — Можно сказать, безработный.
Я тронул машину с места и непроизвольно посмотрел в зеркальце заднего вида. У помпезного надгробия господину Мамонту уже никого не было. Уйти парень никуда не мог — отсюда кладбище хорошо просматривалось, — видимо, присел на скамеечку, водку пьет за помин души. Что-то я стал излишне подозрителен.
