вчерашним пьянчугам из кафе у липового сквера, всем горожанам нашлось место под циклопическим колпаком. Только мы с Валентином Сергеевичем оказались изгоями и бродили в розовом тумане как неприкаянные.
— Ничего, Артем, бывали времена и похуже, — сказал Валентин Сергеевич, закуривая. — Чего, собственно, расстраиваться? Еда, одежда, выпивка — все задарма, на халяву. Живи и радуйся. Правда, сигареты скоро кончатся, но, быть может, и к лучшему. Давно мечтал бросить, силы воли не хватало.
Я выпил, но радоваться почему-то не хотелось. Ни я, ни писатель не знали, что будет завтра.
— А вы заметили, что они все непьющие? — сказал я. — Как бы и спиртное скоро не кончилось.
Мое предположение писателя огорчило.
— М-да, — сказал он. — Это хуже… Но тоже пережить можно. Другое беспокоит: чем тогда заниматься? Кому я как писатель здесь нужен? Вы обратили внимание, что все изменились, кроме нас? Похоже, в эксперименте нам отведена какая-то особая роль.
В данном случае он был абсолютно прав, и это беспокоило меня больше всего.
— Либо мы просто лишние в эксперименте, — высказал я надежду, хотя сам в это не верил.
— Да? — Валентин Сергеевич заломил бровь, подумал. — Тогда нам совсем плохо. Человек — существо общественное, жить вне общества не может. Превращается в животное. Надеюсь, вы ошибаетесь.
Я глянул на него исподлобья, но ничего не сказал. Здесь наши точки зрения полярны. Ничего на свете я не желал больше, чем быть независимым ни от кого. И в первую очередь — от общества.
Валентин Сергеевич вновь наполнил стаканы.
— Давайте выпьем, — сказал он.
Мы снова выпили.
— Интересный расклад получается, — выдохнул Валентин Сергеевич, закусывая долькой лимона. — Всю жизнь писал фантастику, не веря в то, что пишу, и — на тебе — очутился на месте своих героев. — Он пьяно хихикнул. — Вляпался, называется, мордой в собственную блевотину…
Я снова промолчал, а Валентина Сергеевича, что называется, понесло. Говорил он много, но, в отличие от вчерашнего вечера, бессвязно перескакивая с одной темы на другую. Чувствовалось, что сегодняшние события выбили его из привычного образа жизни и он находится в полной растерянности. Да и выпили мы сегодня порядочно, и я уже не был прилежным слушателем — свои мысли заедали.
Мы опять засиделись до позднего вечера. Когда стемнело, Валентин Сергеевич стал собираться домой. Ноги его уже не держали, язык заплетался, и я предложил переночевать у меня. Однако писатель категорически отказался, пьяно мотивируя отказ тем, что дома остался некормленый кот. Он вскочил со стула, но при первом же шаге споткнулся на ровном месте и растянулся на полу, расквасив нос. Тогда я поднял его и, несмотря на активное сопротивление, потащил в комнату, где уложил на диван. Стоило ему оказаться на диване, как он тут же перестал сопротивляться и мгновенно уснул,
В общем, как я уже говорил, ничего хорошего из моей затеи обсудить создавшееся положение не получилось. Тривиальная пьянка.
Глава 11
Проснулся я с тяжелой головой и онемевшей шеей — непросто спать в кресле, подставив под ноги стул, да еще и одетым. Открыв глаза, я увидел, что из-за штор пробивается розовый свет, и застонал. Отнюдь не бредовым сном оказался вчерашний день. А жаль.
Писателя в квартире уже не было — как понимаю, ушел кормить кота. Мне бы его заботы… Я вспомнил Сэра Лиса, как кормил его утром яичницей, и меня передернуло. Нет уж, увольте!
С минуту я стоял перед входной дверью, тупо уставившись на замок «с секретом» — как Валентину Сергеевичу удалось его открыть? Но потом махнул рукой — удалось и удалось. После вчерашнего в то, что писатель пришелец, я не верил еще больше, чем раньше. Чего ему таиться, тем более теперь?
В ванной комнате я долго стоял, упершись руками в умывальник и глядя на себя в зеркало. Опухшее синюшное лицо с темными мешками под глазами, красные белки, унылый взгляд… Отвратительное зрелище.
В противовес холеным лицам недавних алкоголиков, превратившихся вчера за столиком кафе в ученых мужей, я выглядел большим пришельцем, чем они..
Содрав с себя одежду, я почистил зубы, побрился, затем забрался под душ и долго плескался под холодной водой. Полегчало, но ненамного.
Растираясь до красноты полотенцем, вышел на кухню, где увидел на заваленном объедками столе записку.
«Все-таки человек, — удовлетворенно подумал я. — Сам признался. Пришелец так бы не написал…»
Насчет похмелиться — это писатель хорошо придумал. А насчет того, что допил весь коньяк, — ошибался. Никогда раньше не пил столько, как вчера, и никогда не похмелялся. Но тут почувствовал — надо. Вернулся в комнату, достал из бара бутылку, налил полстакана и выпил залпом.
Минуты три меня корежило, как на электрическом стуле, настолько активно организм сопротивлялся насилию, и я метался из угла в угол комнаты, пытаясь не допустить отторжения «лекарства». Но наконец организм утихомирился, тело охватила истома, кожа покрылась потом. Ничего себе метод! Варварский, прямо сказать… Но помогает.
Я вытер пот полотенцем и направился на кухню. Заварил кофе, выпил. Стало совсем неплохо, и розовый мир за окном уже не казался таким отталкивающим. При любом режиме можно жить — главное, приспособиться. Вон писатель и при коммунистах жил, и при демократах… Попробуем при пришельцах.
Есть не хотелось, да и вид продуктов на столе, которые вчера не удосужился убрать в холодильник, не вызывал доверия. Взяв пластиковый мешок для мусора, я сгреб в него со стола объедки вместе с посудой (а чего церемониться, когда на дворе коммунизм и новая посуда ничего не стоит?) и на том посчитал уборку законченной. Затем оделся, прихватил мешок с мусором и вышел из квартиры. Хочешь не хочешь, а новый мир обживать надо.
Выйдя из подъезда, я выбросил мешок в мусорный бак и огляделся. С бледно-зеленого неба светило оранжевое солнце, и розовый мир вокруг призывал веселиться. Но мне веселиться не хотелось.
Во дворе никого не была, и не ждал меня возле крыльца рыжий пес. Вот бы кого сейчас взять за шкирку и откровенно поговорить. Так нет же, когда надо — не дозовешься…
Странные метаморфозы происходят с человеческой психикой — стоит вокруг чему-то кардинально измениться, как тут же меняются и личные ориентиры. То, что еще вчера казалось пресным и неинтересным, вдруг приобрело первостепенное значение. Захотелось вдруг созвониться со Славкой и Лешкой, встретиться, выпить сухого вина, сыграть в преферанс, рассказать несколько анекдотов, послушать новые…
Рука потянулась за сотовым телефоном, но я вовремя спохватился. Нет у меня больше друзей. То есть Славка, Лешка, Наташка, Ленка никуда не делись, но, боюсь, им теперь со мной будет неинтересно. Видел я вчера лица бывших пьянчуг, и узреть в таком виде друзей не хотел. Не напрасно, в конце концов, никто из них мне вчера не звонил. Один товарищ в этом мире у меня остался — писатель Валентин Сергеевич Бескровный. Товарищ по несчастью.
В желудке забурчало, и я почувствовал, что хочу есть. Видимо, организм окончательно пришел в себя после потрясения алкоголем. Я с тоской посмотрел на вывеску Кафе напротив и направился к Нюре. Как-то она меня встретит? В последнее время я старался избегать Нюру из-за ее матримониальных поползновений, но сейчас ноги сами несли в кафе «Наш двор». Ближе, чем родственная душа, была для меня сейчас Нюра. Та Нюра, которую я знал.
