считал себя человеком, а укоры совести иногда непереносимы.
Я подошел к стопоходу, открыл дверцу и забрался внутрь. Салон стопохода отличался аскетической рациональностью — четыре кресла, дисплей компьютера на приборной доске и ручка управления с несколькими кнопками, напоминающая джойстик. И все. Машина для передвижения, и ничего более.
Выехав из сада, я увеличил скорость и направил стопоход не по дороге, а через поле, в сторону от реки, к высокому пологому холму. Стопоход шел быстро, но плавно, даже покачивания не ощущалось. Чудо, а не машина. Стопоход настолько точно ставил на землю суставчатые ноги, что не задевал растений, оставляя на земле мелкие следы, будто машина бежала, едва касаясь поля. Это было странно и объяснению не поддавалось — когда я вчера утром попытался топтать бакамарсту, то кроссовки так увязли в раскисшей земле, что еле ноги вытащил. Можно предположить, что при передвижении используется антигравитационный принцип (наподобие парения катера над водой), но тогда как объяснить инерционный занос стопоходов, который я наблюдал во время уличной погони за Тонкэ?
Пройдя по полю, машина легко взобралась на вершину холма, и здесь я ее застопорил. Пологий холм возвышался над равниной, а внизу расстилались геометрически правильные квадраты ухоженных полей разных оттенков зелени. Справа, в километре от меня, виднелись зеркальные здания энергетической станции, а слева, тоже примерно в километре, бугрилась грозовой тучей стена купола, скрытая в вышине низкой облачностью.
Ждать оставалось недолго, я это чувствовал, и беспокоило только одно — чувствует ли Ремишевский то же самое, что и я? Если да, то акция Тонкэ обречена на провал. Оставалось надеяться, что моя подсознательная связь с Тонкэ локальна и никто другой уловить ее не может. Однако надежда была призрачной…
Впрочем, лукавил я сам перед собой. Это не моя война, и ввязываться в нее не было желания. Ремишевский вызывал антипатию, Тонкэ, напротив, я симпатизировал, и если бы это была обыкновенная драка, то, несомненно, принял бы участие на стороне Тонкэ. Но сейчас здесь решалась столь глобальная проблема, что я, положа руку на сердце, не мог отдать предпочтение ни одной из сторон, несмотря на свои симпатии и антипатии. Было в моем поведении что-то трусливое, что-то от мировоззрения обывателя — при коммунизме жили и при капитализме проживем, лишь бы нас не трогали. А вот посмотреть, как дерутся сильные мира сего, — это мы завсегда, чтобы наперед знать, перед кем опосля шапку ломать…
Почему я привел стопоход именно сюда, я не знал — основывался чисто на интуиции, а интуиции мне теперь следовало доверять, хотя, по моему мнению, здесь была не лучшая точка для наблюдения. Далековато до энергетической станции, а именно она являлась объектом, подлежащим уничтожению. Уничтожь станцию, и купол исчезнет. Только я сомневался, что уничтожение одного купола приведет к прекращению экспансии эго на Землю — под другими куполами не было тонкэ-диверсантов, не было меня. Но и Тонкэ я понимал — время жизни его искусственной оболочки подходило к концу, и он вынужден рисковать. Это был жест отчаяния, желание хотя бы в собственных глазах оправдать свою жизнь.
Ничего вокруг не происходило, и я начал сомневаться в достоверности своей интуиции. На полях не было ни одной живой души, ни одного биомеханизма. Ветер гнал облака столь низко, что клочки туч иногда проходили по вершине холма, закрывая видимость долины.
Именно поэтому начала акции я не увидел. Когда очередная порция сырого тумана пронеслась по вершине холма и рассеялась, я вдруг обнаружил в стене купола огромную брешь, в которую на полном ходу входили танки. Никак не предполагал, что связь Тонкэ с внешним миром столь основательна, что его акцию поддержат танковой атакой, хотя этого следовало ожидать после методичного обстрела купола на протяжении нескольких дней.
Оставляя на идеально ровном зеленом поле глубокие черные колеи вывороченной земли, танки веером расходились в стороны и, беззвучно попыхивая вспышками из орудий, устремлялись к энергостанции. Наконец до меня донесся натужный рев моторов, а затем послышались хлопки залпов.
Пелена низкой облачности вновь на пару мгновений закрыла панораму танковой атаки, а когда муть рассеялась, я увидел, что на поле идет сражение. Из-за энергостанции появились стопоходы и ринулись навстречу танкам, забрасывая их сгустками плазмы. Танки на огонь стопоходов не отвечали, упрямо двигаясь к энергостанции и обстреливая исключительно ее здания. Но толку от снарядов было мало — разрывов я не видел. Снаряды, как в воду, проникали в зеркальные стены, здания мелко вздрагивали, и только. Зато танковая колонна терпела ощутимые потери — машины вспыхивали спичечными коробками и застывали на поле горками чадящего черным дымом металлолома.
Воздух в проломе купола задрожал, начал мутнеть, очередная проходящая под купол боевая машина замерла, и когда пустота пролома полностью запечаталась молочным киселем, из нее осталось торчать дуло орудия. Больше половины танков уже дымились на поле, и я понял, что не пройдет и минуты, как вся боевая техника землян будет уничтожена. Сражение перешло в свою заключительную стадию — побоище.
В это время один из стопоходов, вроде бы принимавших участие в сражении, развернулся и на полной скорости устремился к энергостанции. Вот, значит, что спланировал Тонкэ, использовав танковую атаку как отвлекающий маневр!
Однако не только я заметил этот маневр. Несколько стопоходов развернулись и бросились наперерез, на ходу обстреливая машину Тонкэ сгустками плазмы. От нескольких сгустков машина мастерски увернулась, лавируя влево, вправо, но я видел, что от следующей веерной волны плазмы Тонкэ не уйти.
Холм вновь накрыла пелена низкой облачности, и взрыва я не увидел. Воздух дрогнул, дрогнула земля, туман окрасился в розовый свет, и наступила тишина.
Когда порыв ветра сорвал туман с холма, все было кончено. Горками пепла догорали в поле останки танков, а у энергостанции черным провалом в земле зияла огромная, никак не меньше ста метров в диаметре, дыра. Понимая, что обречен, Тонкэ был вынужден раньше времени подорвать гравитационную бомбу. Ему все-таки удалось зацепить энергостанцию — несколько крайних зданий исчезли, но остальные продолжали функционировать, бессистемно перемигиваясь зеркальными бликами. Никуда не подевалась и стена купола, продолжавшая выситься циклопической громадой, но теперь она была розовой, и розовый свет с низких небес заливал долину.
Только сейчас я понял, что розовый свет означает недостаток энергии для стабильного функционирования купола, но легче от этого не стало.
По исковерканному полю медленно бродили стопоходы, перемещаясь от одного подбитого танка к другому. Несколько стопоходов направилось к воронке у энергетической станции, а один, порыскав по полю, пошел в мою сторону и остановился у подножия холма. Различить водителя с такого расстояния было невозможно, но я знал, кто сидит в машине и наблюдает за мной.
Тогда я развернул стопоход и направил его прочь, по широкой дуге обходя энергостанцию. В этот раз стопоход двигался медленно, а его суставчатые ноги глубоко увязали в земле. И это тоже объяснимо — питались машины централизованно от энергетической станции, которая сейчас почти всю свою мощность задействовала на поддержание целостности купола.
Глава 31
Весь путь до моста через Лузьму меня на приличном расстоянии сопровождали два стопохода, которые, не приближаясь, следовали слева, между мной и энергостанцией. И только когда я, обогнув станцию, свернул на мост, они прекратили сопровождение. Небывалая терпимость эго к моей личности поражала. Нет человека, нет проблем — таково политическое кредо нашей цивилизации, не признающей за террористами права не только на свободу, но и на жизнь. Здесь же меня не собирались устранять и даже не ограничивали в свободе передвижения. В пределах купола, разумеется. И это лишний раз заставляло меня сомневаться в правоте Тонкэ.
Холмовск встретил меня неприветливо. Низкие тучи, несмотря на «веселую» розовую окраску, действовали на сознание угнетающе, как красный свет аварийного освещения, С лиц горожан исчезли улыбки, из глаз — чувство жалости и снисходительности. В то же время никто не выказывал открытой неприязни, хотя из кабины медленно плетущегося стопохода я то и дело ловил на себе настороженные взгляды.
