удалось мне.
Я отвернулся и твердым шагом направился к помпезному надгробию на фальшивой могиле никогда не существовавшего Мамонта Марка Мироновича. Назад я оглядываться не собирался — все, что осталось за спиной, принадлежало прошлому, а мне предстояло разбираться с будущим.
Просыпающаяся память подсказывала, что нужно делать. Детектор пересадочной станции опознает меня по хромосомам Тонкэ как своего и инициирует процесс перемещения в иной мир. Кодов миров я не знал, но, быть может, и к лучшему. Это был мой путь, мой выбор, который я сделал без чьей-либо подсказки, и пройти его я должен сам, надеясь только на себя, чтобы составить непредвзятое мнение как об эго, так и о человечестве. Чтобы потом с чистой совестью положить информацию на чаши весов и посмотреть, что перевесит.
Подойдя к золоченому орлу, восседавшему на гранитной глыбе, я не стал медлить и сунул руку в открытый клюв. Пару секунд ничего не происходило, затем крылья орла дрогнули, блеснули глаза, и клюв со щелчком сомкнулся на ладони, будто компостируя проезд между мирами.
АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
С тех пор, как на Земле появилась первая Сфера, а затем в течение недели на различных континентах возникло еще двадцать семь аналогичных образований, прошло более трех лет. За эти годы каких только версий происхождения Сфер ни выдвигалось, но ни одна из них не нашла подтверждения. Испытав на первых порах глубокий психологический шок, человечество объединило вооруженные силы различных государств для отражения предполагаемого вторжения. Однако никто не собирался ни порабощать человечество, ни вступать с ним в контакт. А все попытки проникнуть в Сферы или хотя бы определить, из какой субстанции они созданы, оканчиваются фиаско. Даже рассмотреть, что происходит внутри Сфер, невозможно из-за чудовищной дисперсии света.
Впрочем, ни Сферы, ни многочисленные теории их происхождения не являются поводом для написания послесловия. Единственная цель, которую я преследую, — восстановление справедливости по отношению к моему старому другу, коллеге, писателю Бескровному Валентину Сергеевичу, разработавшему топологическую теорию строения атомов, чье авторство беззастенчиво приписывает себе один из академиков РАН.
Я никогда не писал научной фантастики «ближнего прицела», объясняющей реальные загадочные феномены, и, когда на Земле появились Сферы, отнесся скептически как к последующему информационному буму, так и к многочисленным версиям, посвященным пришельцам и инопланетному вторжению. На свете предостаточно необъяснимых явлений, и не стоит все приписывать вмешательству иного разума. Поэтому я с не меньшей долей скепсиса воспринял рассказ Артема Новикова, поведавшего мне историю своих злоключений внутри одной из Сфер. Однако последующие события в корне изменили мою точку зрения, что и послужило поводом к написанию романа.
Познакомился я с Новиковым поздней осенью, через полгода после появления на Земле Сфер, когда ожидание неизбежного вторжения из космоса начало постепенно угасать и политическая ситуация в мире стабилизировалась. Он позвонил по телефону, представился другом Бескровного, с которым мы неоднократно встречались на различных форумах фантастики, и напросился в гости.
Новиков оказался приятным собеседником, моложавым, лет сорока, но почти полностью седым. Около часа мы говорили о фантастике, а затем, когда я посетовал на судьбу Бескровного, сгинувшего в Холмовске под первой Сферой, Новиков и рассказал свою историю. Заметив, что я принял рассказ с недоверием, он попытался в качестве доказательства своей правдивости продемонстрировать уникальные способности по отгадыванию игральных карт. Получилось эффектно — он угадывал карты, которые я наобум доставал из колоды, даже сидя ко мне спиной. Однако этим только усилил мое недоверие — и не таких карточных фокусников я встречал и, кстати, сам кое-что умею.
В конце концов, уяснив, что меня не переубедить, Новиков отказался от своих попыток, сказал, что его, в общем-то, не волнует, верю я ему или нет, поскольку цель его прихода несколько иная. Он вынул из кармана сложенную пополам рукопись научной статьи Бескровного и попросил передать ее в Академию наук. Мы еще немного поговорили о фантастике, сетуя на засилье бульварной литературы, и поздним вечером расстались. Больше я с Новиковым не встречался, а своего адреса он не оставил.
На следующий день я прочитал статью и почти ничего не понял, поскольку, в отличие от Бескровного, получил гуманитарное образование и о теоретической ядерной физике имел весьма смутное представление. В этот момент я пожалел, что согласился взять статью Бескровного, так как посчитал неэтичным напрямую передавать в Академию наук рукопись, чья научная ценность для меня неясна. С неделю я мучился, не зная, как поступить, пока наконец не вспомнил, что на одном из вечеров в Доме литераторов познакомился с академиком РАН Гатановым. Знакомство было мимолетным, ни к чему не обязывающим, но у меня сохранилась визитная карточка академика. Я разыскал карточку, позвонил, напомнил о себе, и мы договорились встретиться на кафедре общей физики государственного университета.
Принял меня академик в маленьком кабинете, где вся стена над рабочим столом была увешана грамотами известных университетов мира — Гарварда, Кембриджа и прочих. В одной грамоте говорилось, что академик Гатанов является выдающимся ученым второго тысячелетия, другая утверждала, что он входит в элиту ученых двадцатого столетия, и так далее (лишь много позже я узнал, что престижные университеты торгуют подобными грамотами как индульгенциями, по сто-двести долларов за штуку, и их наличие в кабинете является единственным свидетельством известности Гатанова, так как до последнего времени в Интернете об этом «выдающемся» ученом и его «гениальных» работах не упоминалось).
Мы поговорили минут пять, затем я передал академику рукопись, с улыбкой заметив, что статья, по мнению автора, заслуживает Нобелевской премии. Мы посмеялись, Гатанов пообещал ознакомиться с рукописью и, если найдет в ней рациональное зерно, обязательно свяжется со мной.
На том мы и расстались. Академик так и не позвонил, и я уверился, что научной ценности статья Бескровного не представляет.
С тех пор прошло два года, и каково же было мое удивление, когда я узнал, что академику Гаганову присудили Нобелевскую премию за фундаментальную теорию строения атомов. Я внимательно сравнил монографию Гатанова со статьей Бескровного, с которой предусмотрительно сделал копию, и даже моего гуманитарного образования хватило, чтобы понять, что данная работа представляет собой расширенную компиляцию статьи Бескровного.
Поскольку ранее я не догадался поместить статью в Интернете хотя бы в качестве научного курьеза, я отдаю себе отчет в том, что доказать приоритет Бескровного в открытии будет практически невозможно. Мало того, я предвижу, что данная публикация побудит академика Гатанова обвинить меня в клевете с последующим судебным разбирательством, в процессе которого доказать свою правоту у меня не будет шансов. Тем не менее я сознательно иду на этот шаг ради торжества истины и публикую статью Бескровного в первозданном виде.
Ядерная физика как наука началась с того момента, когда Резерфорд нарисовал на доске мелом планетарную модель атома. Как в последующем бурном развитии ядерной физики, так и на настоящий момент планетарная модель является основополагающим постулатом, на котором зиждется современная концепция строения микромира. Все результаты научных экспериментов втискивались в прокрустово ложе планетарной модели, в результате чего было выведено заключение, что физические законы микромира имеют мало общего с законами общей физики. Отсюда многочисленные правила, запреты и ограничения, регламентирующие физические законы микромира. Вместе с тем в общепризнанной теории строения атомов имеются некоторые аспекты, которые до сих пор не поддаются объяснению.
Например:
— как при синтезе ядер элементов, так и при их распаде происходит выделение энергии, что находится в противоречии с законами молекулярной химии (если при синтезе молекулы выделяется энергия, то при ее разложении происходит обратный процесс — энергия поглощается, и наоборот).
