— Думаю, это любовь собаки к любимой косточке.
— Он мой отец, — снова повторила она. — Он беспокоится за меня и не хочет видеть меня обиженной.
— Поужинать вместе с тобой значит причинить тебе безмерную боль?
— Если ты намерен поучать меня дальше, нам не стоит идти ужинать, я и так уже потеряла аппетит.
Грант повернулся к Оливии, его рот упрямо сжался, напомнив ей, как бывший муж и прежде упирался по какому-нибудь поводу.
— Ни за что на свете, Оливия! Что и когда мне делать, я сам буду решать. Собирайся — и пошли, пока еще не поздно осуществить наш план.
Во время поездки по городу они не обменялись и парой слов. Он крепко держал руль своей супермодной машины, желто-коричневая кожаная обивка и каждая деталь которой кричали о богатстве хозяина.
Оливии хотелось спросить, куда он ее везет, но, глянув на его суровый профиль, она отвернулась к окну и стала следить за мелькающим пейзажем. Подъехав к реке, он повернул налево и вырулил на извилистую дорогу к «Амбассадору», самому роскошному отелю Спрингдейла, где славился своим меню и дизайном ресторан «На берегу».
— Я думала о более скромном месте, — сказала Оливия, усаживаясь за столик с видом на водопад.
— Они принесут тебе хоть бутерброд с колбасой, если ты хочешь, — угрюмо ответил он. — Лично я съем все, что ты закажешь.
— Например, моего отца? — Оливия решила разрядить грозовую атмосферу шуткой.
На мгновение он оторвался от винной карты, поймал ее игривый взгляд, и улыбка раскаяния тронула его губы.
— Неужели я такой кровожадный? — он подхватил шутку.
— Бываешь, — уточнила она. — Но я к этому привыкла.
— Оливия, когда мы были женаты, ты находила меня другим, хотя с твоим отцом у нас были постоянные трения. Думаю, из-за ревности к тебе.
— Должна признать, вы оба не часто сходились в чем-то.
— И все так же не сходимся. По молчаливому соглашению, мы сторонимся друг друга в госпитале, но он терпит мое присутствие, поскольку я пробуду здесь недолго.
— Так почему же ты вернулся, Грант?
Он не смотрел на нее, когда отвечал:
— Ты же знаешь почему. Джастин попросил меня подменить его.
— Джастин мог попросить кого угодно. Почему именно ты?
— Он знал, что меня должны были назначить на новую должность, и у меня оказалось свободное время.
— Хочешь сказать, север уже покорен?
— Да, — сказал он, захлопывая винную карту. — Это длилось меньше трех лет. Я устал от холода и вечных перелетов и переехал на запад Калифорнии, где зимы более терпимы.
— Так, значит, ты все такой же цыган, — сказала она после короткой паузы. — Тебя по-прежнему манят дальние страны.
— А ты все такая же домашняя девочка. Ты никогда не устаешь от одних и тех же давно знакомых лиц и мест, Лив?
Он был единственным в ее жизни, кто называл ее «Лив», и только в те далекие времена, когда они были особенно близки. Услышав это нежное «Лив», она так разволновалась, что не сразу ответила.
— Я уехала из города вскоре после тебя, а в сентябре переехала в Виндзор, где провела четыре года, занимаясь своей ученой степенью.
— И все-таки ты уехала из дома не только поэтому.
— Ты прав, была и другая причина, — признала Оливия, не собираясь, впрочем, рассказывать ему о том, что она была не в силах находиться в Спрингдейле, где все напоминало о нем: места, где они гуляли, общие знакомые, сам дом…
С минуту он наблюдал за ней, барабаня пальцами по столу, затем жестом указал на меню, которое она держала в руках.
— Решила, что будешь заказывать?
— Нет, — сказала она, прикрываясь кожаной обложкой меню, чтобы он не заметил, как блестят ее глаза. Как много сулил им обоим этот брак, а, в конечном счете, кроме горечи и озлобления, они ничего не получили. Оглядываясь назад, Оливия поражалась тому, как непростительно глупо они вели себя оба, разбрасываясь любовью, временем и друзьями.
— Выпьем, пока нам не принесут заказ? — спросил он.
— Я — нет, — отказалась Оливия. Она уже расслабилась от воспоминаний. — Только минеральную воду.
— Ну, Оливия! Бокал вина не повредит твоей репутации, уверяю тебя. Как насчет хорошего шардоне? Ты всегда любила его.
«Я всегда любила тебя», — с грустью подумала она. На какой-то миг ей показалось, что он читает ее мысли. После короткого тоста за дружбу он перевел разговор в более безопасное русло. Они обсуждали новое водохранилище, сооруженное на холмах за городом, реставрацию центральной площади с правительственным зданием на ней, потрясающий вид из окна. Он рассказал ей о длительной поездке в Анды. В свою очередь она рассказала ему о своем отдыхе в Греции. В конце концов, Оливия расслабилась настолько, что начала получать удовольствие от вечера.
Однако, когда подали основное блюдо — жареного морского окуня, Грант неожиданно спросил:
— Ты счастлива с ним, Оливия?
— С кем? — В недоумении она отложила вилку. Вопрос и тон Гранта застали ее врасплох.
— С Генри.
— Думаю, да.
— Ну, — сказал он, изучая содержимое своего бокала, будто ожидал найти там мух, — если то, что ты сказала, правда, то уж не потому, что он самый прекрасный любовник.
— Он очень добрый, Грант, — сказала Оливия, не желая быть втянутой еще в одну дискуссию по поводу сексуальной удали или отсутствия таковой у Генри. — Внимательный, у нас сходные интересы, одинаковый жизненный ритм. Он очень… надежный человек.
— Вы никогда не ссоритесь?
— Никогда, — она удивленно глянула на него.
— Значит, ты собираешься за него замуж?
— Он еще не предлагал.
— Я не сомневаюсь, что он был бы на седьмом небе от счастья, если б смог надеть кольцо на твой палец. Вопрос в том, позволила бы ты ему сделать это…
— Почему это так тебя волнует?
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, Оливия, и всегда этого хотел. А он, давай посмотрим фактам в лицо, тот зять, которого твой отец с радостью примет.
— Отец не выбирает мне мужей, Грант, — сказала она, вспоминая о словах Бетани.
— Не выбирал в прошлый раз, иначе мы бы никогда не дошли до алтаря.
— Он не одобрял не зятя, а сам факт замужества, считая, что я была слишком молода для брака.
— Лив! Он считал, что я тебе не пара.
— Он никогда не говорил этого, — запротестовала она, но в ее голосе не было уверенности, потому что он попал прямо в точку. С первого же дня, как они поженились, ее отец испробовал все: угрозы, просьбы, психологический шантаж, подкуп… лишь бы развести их. И добился своего.
Румянец, заливший ее лицо, сказал Гранту, что он прав.
— Я еще в церкви наблюдал за ним. Он бы линчевал меня, если бы мог.
— А я наблюдала за тобой, — парировала она. — Ты указывал карающим перстом на грехи моего
