ядовито отрезал молодой.
Волосы на голове у меня зашевелились. Полгода назад местная пресса дала информацию о трупе девушки, которая то ли выбросилась, то ли была выброшена предположительно с седьмого-восьмого этажа «стройки века». Следственные органы просили помощи у населения в определении личности девушки. Ну и, естественно, расследование результатов не дало.
— На сколько ты ее? — равнодушно спросил пожилой «врач».
— На пятнадцать минут.
У меня отлегло от сердца. Кажется, жива…
— И что ты предлагаешь?
— Как всегда.
Пожилой достал из стола карточку Елены, посмотрел.
— Но у нее третий класс!
— Мог бы и не смотреть, — желчно хмыкнул молодой. — И так по телесам видно. Ничего, оболочку пока подключим к искусственному питанию, а сознание модифицируем на досуге. А через недельку восстановим в прежнем виде — вряд ли на третий класс кто позарится — и определим в подсобный персонал.
— Хорошо, — согласился пожилой. — Зови санитара.
Молодой «врач» выглянул в коридор, увидел меня и кивнул.
— Как раз кстати. Завози каталку.
Как сомнамбула я ввез каталку в кабинет и помог уложить на нее тело Елены. Тело было мягким, податливым, и я, подхватывая его под мышки, почувствовал биение сердца. Жива…
В сопровождении обоих «врачей» я доставил Елену в зал, напоминающий операционную, и перенес тело на стол. Сердце опять тревожно забилось, и я стал украдкой оглядываться по сторонам, в поисках чего-нибудь потяжелей. Ничего подходящего не увидел, кроме уложенного на тележку штабеля уже знакомых мне прозрачных коробочек со светящимися, подрагивающими шариками. В крайнем случае сойдет и это — пусть только кто-то из вас возьмет в руки скальпель!
Но никаких хирургических инструментов они в руки не взяли. Молодой «врач» подтянул висевшую на кронштейне над столом хромированную полусферу к самому лицу Елены и нажал на ней красную клавишу. Призрачный фиолетовый свет залил лицо Елены, она глубоко, вымученно вздохнула и задышала ровно и спокойно. Призрачный свет погас, в полусфере что-то щелкнуло, открылось прямоугольное окошко, и оттуда выдвинулся прозрачный коробок с оранжевым, дрожащим мячиком-шариком.
Пожилой взял коробок, посмотрел на еле заметную тарабарскую надпись на его грани, кивнул и поставил коробок в штабель.
— Комплект, — сказал он и обернулся ко мне. — Отвезете его, затем вернетесь и доставите оболочку в сто шестнадцатую палату.
— Куда отвести? — спросил я и понял, что сморозил глупость. Думать нужно, прежде чем открывать рот!
Пожилой «врач» недоуменно воззрился на меня, но тут же спохватился.
— Ах, да… Надо бы вообще на одиннадцатый, но там сейчас занято… Доставьте в долгосрочное хранилище, потом разберемся.
С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, я неспешно выкатил тележку в коридор, подвез ее к лифту, вызвал кабину. Ах, Елена, Елена, мать продала… Дверь лифта закрылась за мной, и здесь я к своему ужасу обнаружил, что кнопок в кабине нет. Мысли лихорадочно заметались, и я, скорее интуитивно, подсознанием вспомнив, как пользовался вчера лифтом «медбрат», толкавший такую же тележку, громко сказал:
— В хранилище. На двенадцатый.
Кабина послушно поползла вверх.
Кажется, я начинал кое-что понимать. Голова заработала на удивление четко и ясно. Нет, на вопрос: кто и почему создал в нашем городе этот странный Центр по делам беженцев — я ответить не мог. Слишком скудны исходные данные. Но вот чем в Центре занимались — мне стало ясно. Только дураку после услышанного и увиденного мною будет непонятно, что такое оболочка, и что находится в маленьких прозрачных контейнерах. По-научному говоря, в Центре производили изолирование сознания от тела. Верующий бы сказал: извлечение души… При этом работали исключительно с беженцами — кто будет искать незнакомого человека в чужом городе? Как использовались тела, я более-менее представлял — встретил сегодня утром не Татьяну, а лишь ее оболочку с чужим сознанием. А вот что делают с изолированным сознанием, мне станет окончательно ясно с минуты на минуту, хотя невеселые догадки в этом направлении были. Хранилище. Все по аналогии с нашей страной. Тела государству нужны, чтобы посылать их на гражданские войны. А твой интеллект никого не интересует. Хоть закопай его, хоть выброси.
Кабина лифта остановилась, двери открылись, и я вкатил тележку в огромный зал, уставленный ровными рядами стеллажей до потолка, на полках которых пылились десятки, сотни, тысячи экранированных людских душ, никому не нужных. Святая святых для нормального человека и долговременное хранилище, а точнее, свалка отбросов для основателей Центра. И где-то среди этого сонма подрагивающих, светящихся, замкнутых в контейнеры людских индивидуальных вселенных находилась и душа Татьяны…
Я оставил тележку у лифта, подошел к ближайшему стеллажу, взял один контейнер, посмотрел на надпись. Непонятные значки напоминали надпись на карточке Татьяны. Я достал карточку и сравнил. Похоже, очень похоже, но не то. Взял следующий контейнер и опять сравнил — не то.
Меня охватило лихорадочное возбуждение. Бросился к следующему стеллажу — не то; к следующему — не то, не то, не то!!!
Минут через пятнадцать пришло отрезвление. Так я могу искать целые месяцы, если не годы. Требовался какой-то порядок. Я задумался. Душу у Татьяны «отняли», надо понимать, вчера. Значит, скорее всего, она находится где-то возле входа — уж слишком много пыли на дальних стеллажах. Я вернулся к лифту и подошел к самому крайнему, полупустому стеллажу. Теперь я не стал брать в руки прозрачные контейнеры, а просто поднес к ним карточку и стал сравнивать надписи по порядку. И вдруг краем глаза заметил, как на соседней полке один из оранжевых сгустков подпрыгнул, завибрировал, и засветился ярче остальных.
Я протянул дрожащую руку, осторожно взял этот контейнер и поднес его к карточке. Оранжевый сгусток неподвижно завис посередине контейнера и засветился ровным сильным светом. Тарабарская надпись на контейнере полностью совпала с такой же на карточке.
Здравствуй, Татьяна…
Сколько времени я провел так, в горестном созерцании души любимого человека, не помню. Впал в транс. Вывело меня из сомнамбулического состояния шипение открывающихся дверей лифта. Кто-то поднялся в хранилище вслед за мной.
Всполошенным зайцем метнулся я в глубь зала, пытаясь спрятаться за стеллажами и в то же время понимая, что их ровные ряды — убежище ненадежное. Но, добежав до стены, я увидел балконную дверь. Не раздумывая, открыл ее, выскользнул на балкон и, притворив за собой дверь, оставил небольшую щель. Прижав контейнер к сердцу, совсем как Летописец мертвое тельце жужиньи, я прильнул ухом к щели.
— Я тебе говорю, он только что был здесь! — бубнил чей-то голос. — Вот и тележка с капсулами стоит.
«Значит не контейнер, как я его окрестил, а капсула, — совсем некстати рефлекторно вывел я аналитическое заключение. — Ну правильно, капсулирование сознания более точное определение…»
— А почему он тогда не разложил капсулы? — возражал другой голос.
— Да потому, что не наш он. Не наш, я тебе говорю! Я потом подумал — откуда у нашего борода? Ищи!
Некоторое время в зале слышались только шаги.
— Да нет его здесь, — наконец сказал второй голос.
— Сам вижу, — буркнул первый. — А ты на балконе смотрел?
Сердце мое упало.
— Нет.
