дрогнул в ее руке. Она подошла к молельне, открыла дверь, вошла, поставила светильник на алтарь. Затем также молча, не глядя на сенатора, поклонилась и ушла.
Крон прислонился лбом к холодному камню и скрипнул зубами. Бастурнак бы взял эти совещания! Не видеть бы ее. Воспитанный на принципах открытой, прямой и честной земной морали, он не мог понять Аны, ее странной, уродливой любви. То она приходила к нему и одаривала счастьем, то надолго исчезала, уходила к Бурстию, отталкивая Крона. На Земле все решилось бы просто и честно: либо Ана ушла бы к Бурстию, либо осталась с ним. Но поведение Аны оказалось настолько несовместимым с привитой Крону моралью, что вызывало у него щемящее, муторное чувство ирреальности происходящего. Крон не раз пытался прервать свою странную связь, но не мог себя пересилить. И не в недостатке воли было дело. Соприкоснулись две психологии, две морали: земная — прямая, честная, всепрощающая и патская — двуличная, темная, сплошь казуистическая. Права была Пильпия, определившая, что в его отношении к Ане больше от животного, чувственного, чем от человеческого, сознательного. Самым нелепым было то, что Крон все это прекрасно понимал, с горечью ощущая себя на месте собаки, то радостно по-щенячьи визжащей от ласки хозяина, то от немилости тоскливо воющей в ночи. Тонкий психолог, Пильпия, давно заметившая состояние Крона, пытаясь помочь ему, обращалась к его разуму, ненавязчиво, словно невзначай вклинивая в разговор аналогичные примеры из земной истории, когда поэты безумно влюблялись в куртизанок, а женщины несли свой крест, сохраняя любовь и верность развратникам. Рассудком Крон все понимал, но сердцем… Он презирал себя, ненавидел и ничего с собой поделать не мог.
Крон с треском задвинул засов на двери, и тут же брезгливо отдернул руку, почувствовав под пальцами раздавленного слизня. Тщательно вытер руку о полу тоги, затем подошел к алтарю. Внимательно осмотрел его — нет ли слизней — и только потом приложил к алтарю ладони. Через мгновение плита сдвинулась, открыв небольшой пульт управления видеосвязью. Крон утопил несколько клавиш, и тотчас дверной проем окутала пелена защитного поля, в святилище загорелся дневной свет, осветив угрюмые стены, алтарь и статую рождающейся из пены прибоя богини любви. В дальнем углу святилища из пола стало медленно вырастать кресло видеосвязи. Крон неторопливо разжег жертвенный огонь, взял ритуальные щипцы, обошел святилище, снял слизней и бросил их в огонь. И только затем сел в кресло, лицом к пустой комнате, и надвинул на голову шлем видеосвязи.
— Говорит дежурный оператор, — прозвучал в святилище громкий голос. — Вы готовы к видеосвязи?
— Да.
— Включаю.
По периметру комнаты возникло шесть кресел с сидящими в них людьми. Пятерых Крон знал: Арвид Штамм — руководитель работ по Пату; Отто Бештлиц — ответственный исполнитель Проекта; Бартоломео Гомеш — наблюдатель в Асило-не; Ежи Червински — наблюдатель в Севрии; Андрей Прошин — специальный консультант Проекта от Проблемного института по контактам с внеземными цивилизациями. Шестого члена совещания, крупного мужчину среднего возраста, свободно расположившегося в кресле, Крон не знал. Непривычная здесь земная одежда (наблюдатели были в местных одеждах, все остальные — в комбинезонах) выделяла его среди всех.
— Пожалуй, все, — обвел взглядом присутствующих Бештлиц. — Начнем.
— Кстати, — спохватился он, — сегодня на нашем совещании присутствует инспектор Комитета Бабен Ковит.
Незнакомец кивнул.
— Вы будете вести совещание?
— Нет, зачем же. Пусть все идет, как всегда… — улыбнулся инспектор и странно закончил: — Пока.
— Хорошо, — согласился Бештлиц. — Тогда приступим к делу. В Проекте весьма обеспокоены положением, сложившимся в настоящий момент в Пате. Вчера вечером армия восставших рабов пересекла границу Патской области, наголову разбила направлявшийся на подавление восстания легион посадника Рудия Попония и захватила селение Кортубо. Таким образом, она расчистила себе дорогу на Пат и находится сейчас в шестидневных переходах от города. Нас интересует, что происходит в Сенате?
— Паника, — сказал Крон. — Тагула собирает войска, с которыми вернулся из Севрии, однако их всего около тридцати тысяч, что явно недостаточно против стапятидесятитысячной армии восставших, которая к тому же продолжает пополняться. А вызванное из Таберии пятидесятитысячное войско императора Лагана к сражению за Пат явно не успеет.
— Не понимаю, — пожал плечами Гомеш. — У меня складывается впечатление, что мы собрались здесь для тoro, чтобы всеми силами помочь Сенату Пата в подавлении восстания. Тогда, может быть, кто- нибудь объяснит мне, зачем мы здесь находимся? Какую историю мы готовим Пату?
— Вот потому, что вы не понимаете, — осадил его Штамм, — вы и находитесь наблюдателем в Аси- лоне, а не занимаете мое место.
Лицо Гомеша пошло пятнами.
— Вы хотите сказать, — спросил он, — что приказы не обсуждаются? По-моему, вы заблуждаетесь, считая нас своими солдатами, беспрекословно выполняющими приказы. То, что противоречит моим убеждениям, я выполнять не буду.
— Действительно, — поддержал его Червински, — насколько я понял, нас пригласили на совещание для обсуждения положения, сложившегося в Пате, а не для получения инструкций. Для этого существуют соответствующие каналы.
— В последнее время, — огрызнулся Штам, — коммуникаторы стали заниматься не только обсуждением, но и прямым нарушением получаемых от нас инструкций.
Он повернулся к Крону.
— Скажите, Гелюций, что побудило вас установить подслушивание за консулом?
«Теперь ясно, почему замолчал талисман Осики Асилонского на шее Кикены…» — Крон с трудом подавил смущение.
— А вы считаете, что все это, — Крон обвел глазами святилище, — не является нарушением тех же инструкций?
— Я прошу вас, Арвид! — жестом остановил Бештлиц собравшегося вспылить Штамма. — Разбирайте дела своего ведомства не на этом совещании. Мы здесь не для того собрались.
— И все же мне хотелось бы внести некоторую ясность в затронутый только что вопрос, — подал голос Прошин.
— Может, все-таки займемся делом? — вновь предложил Бештлиц.
— Это и есть дело, — возразил Прошен. — Наш институт занимается обработкой информации, собранной в Пате, и прогнозированием оптимальных условий развития патского общества. Это известно всем.
— Да уж… — недовольно буркнул Штамм.
— Вот именно, — с нажимом произнес Прошин. — Но все почему-то забывают о еще одной функции, которую выполняет институт. Ее считают чуть ли не третьестепенной, хотя именно она поставлена во главу угла нашей политики, проводимой в Пате. Я говорю о контроле за принципом толерантности коммуникаторской деятельности — основополагающим принципом любых контактов с внеземными цивилизациями. Похоже, все коммуникаторы напрочь забыли, что наши указания по данному вопросу являются директивными и подлежат безукоснительному выполнению. Мы коммуникаторы, помогающие Пату в его развитии, а отнюдь не конкистадоры-цивилизаторы, навязывающие свою волю.
— Благодаря вашим инструкциям, — вставил Крон, — мы себя здесь чувствуем не людьми, а марионетками.
Прошин внимательно посмотрел на него.
— Я мог бы не повторять известных истин, которые вы усиленно штудировали в Центре подготовки в течение трех лет. Но существует так называемый эффект ассимиляции коммуникаторов: чем дольше коммуникатор работает, тем ближе ему становятся чужой мир, ero проблемы, его болевые точки и тем сильнее ему хочется оказать активную помощь. По-человечески его понять можно. Но главное заключается в том, что
