новую стадию. Исчез Плуст сюсюкающий, жалкий и жалующийся, и возник Плуст-воитель, разъяренный и жестокий, необузданный в страстях.
— Раб?! — заорал он внезапно севшим голосом. — А где твой ошейник, собачья морда?
Четверо рабов, в ожидании своего господина расположившихся прямо на мостовой перед виллой, услышав его голос, мигом вскочили на ноги, схватили носилки и поднесли их к ступеням.
— Где твой ошейник, я тебя спрашиваю, а? Я тебя сейчас на куски порублю!
Плуст принялся искать в складках туники меч, зашатался, и если бы не Атран, поддержавший его, то полетел бы вниз по ступенькам. Крон махнул Атрану в сторону носилок. На губах раба мелькнула мимолетная усмешка, он крепко обхватил Плуста за талию и сбежал с ним вниз. Плуст вопил что-то, но Атран уже опрокинул его в носилки, и парламентарий так и застыл поперек них с открытым ртом.
— Доставьте его домой, — глядя куда-то в сторону, приказал Крон рабам. — Или, еще лучше, к его первой содержанке.
Рабы неуверенно переминались с ноги на ногу.
— Ну? — рыкнул он. — Вы что, не знаете, где дом Гиневы?
Носильщики, словно подстегнутые, рванули паланкин с места, и Плуст, что-то пытавшийся сказать на прощание сенатору, слетел с сидения в изножье, где и остался сидеть. Никто из рабов не бросился его поднимать.
Доставлять своего господина в таком виде им было не в диковинку. И он так и поплыл к своей содержанке, сидя поперек носилок и качая высунутыми наружу худыми ногами с неплотно привязанными подошвами сандалий.
Крон проводил взглядом носилки и спустился по ступеням.
«Нужна, ох как нужна статья, — в который уже раз подумал он. — Не в «Сенатский вестник», конечно. Пат еще не созрел для таких статей, почвы мы не подготовили, а в «Журнал практической истории Проблемного института по контактам с внеземными цивилизациями». И не просто дать в статье голую констатацию сущности приверженцев как паразитирующих нахлебников — это и так все знают. А рассмотреть ее на конкретном примере, тем более что он у тебя всегда перед глазами: приверженец сенатора Гелюция Крона наследный парламентарий Свирк Плуст. Чтобы будущие коммуникаторы не просто усваивали этот факт — его он тоже знал перед своим внедрением, но и были психологически подготовлены окунуться в зловонную клоаку откровенной лести, требующей беззастенчивого покровительства, наглого подкупа, шантажа и насилия, беспардонно совершающихся в присутствии как посторонних лиц, так и своих противников, мелочных интриг, выливающихся в словесные перепалки по политическим вопросам и переходящих в кровавые мордобои — всех низменных страстей и пороков человеческих».
Конечно, ничего нового в «проблеме приверженцев» не было. В истории Земли можно найти достаточное количество примеров. Политические деятели привлекали на свою сторону голоса выборщиков обещаниями, посулами, деньгами, лестью, угрозами, шантажом — взять хотя бы историю республиканского Рима. Однако в Пате это явление приобрело еще более чудовищные и отвратительные формы. Здесь голоса уже не покупались, а продавались, и рынок сбыта страдал не от недостатка голосов, а наоборот — от дефицита «приверженцевладельцев», так как содержать своих сторонников вместе с их челядью, любовницами и непомерными запросами было, мягко говоря, несколько обременительно. Первое время пребывания в Пате Крон был буквально поражен паразитизмом приверженцев — далеких отпрысков когда- то именитых родов, развращенных славой своих предков, с размахом живущих в свое удовольствие на остатки когда-то огромных состояний или избытки новых долгов. Имея наследное право на место в Сенате или в толпном собрании, они умело использовали его, как политические проститутки, продавая свой голос тому, кто больше заплатит.
Вместе с тем, такая продажность приверженцев, сразу бросающаяся в глаза при первом знакомстве с жизнью Пата, имела и другую сторону. В свое время Гейнц Крапиновски, еще как следует не разобравшись в закулисной жизни Сената, попытался скупить как можно больше приверженцев для своего преемника, однако из этой затеи ничего не получилось. Все оказалось не так просто. Вначале он предполагал, что его неудача связана с тем, что он гражданин первого поколения и не имеет права баллотироваться ни в толпное собрание, ни тем более в Сенат. Но когда ему все же удалось приобрести некоторых из приверженцев, то они оказались самого низкого пошиба — пустышками в толпном собрании, занимающими там только места. И это нельзя было объяснить лишь тем, что Аурелика Крон был гражданином первого поколения. Звондов он не жалел, предлагая приверженцам, имевшим влияние в толпном собрании и в Сенате, суммы, намного превышающие их содержание у своих патронов, но ни одного из них так и не заполучил.
Как позже выяснилось, несмотря на политическую продажность и экономическую зависимость, приверженцы обладали своеобразным кодексом чести по отношению к патрону, что служило одновременно как платой за содержание, так и страховым полисом для «приверженцевладельцев», благодаря которому приверженцы и обеспечивали себе столь высокую плату. Перекупка могла произойти только после длительных, искусственно вызываемых разногласий по политическим вопросам с сюзереном, и конфликт, начавшись с мелочей и постепенно обостряясь, должен был тянуться достаточно продолжительное время, чтобы приверженец не потерял свое лицо и значение в толпном собрании или Сенате, иначе новому сюзерену такой приверженец оказался бы не нужен.
Крон перевел взгляд на Атрана. Раб, воспользовавшись задумчивостью сенатора, расслабился, позволив себе стать вполоборота к нему. Смотрел он куда-то мимо господина в сторону виллы и улыбался. Крон повернул голову. Из-за колонны выглядывала Калеция, та самая рабыня, что подавала ночью воду, она делала Атрану какие-то знаки. Заметив, что господин обратил на нее внимание, мгновенно скрылась. Атран тут же повернулся к сенатору, и лицо его вновь стало бесстрастным.
— Где меч? — недовольно спросил Крон.
— Рабу не положено иметь меч, господин, — смиренно наклонил голову Атран.
— А тебе его никто и не предлагает. Будешь нести его в руках, как мою принадлежность. Быть может, ты забыл, как это делается?
— Я помню, мой господин. Но у вас уже есть меч.
— А вот это тебя не должно касаться!
— Я понял, мой господин. Мне можно идти?
— Нет. Это еще не все. Возьмешь в спальне на столике кошель с деньгами и принесешь.
Крон еще раз критически осмотрел фигуру раба.
— Теперь иди.
Атран склонил голову.
«Вот и еще одна проблема, правда, уже моя личная, — подумал Крон. — Что за тайны завелись в моем доме — неужели я приобрел себе еще одного соглядатая Кикены?» Месяца три назад у него в прислужницах была рабыня-килонка Дискарна, настолько явно шпионившая в доме, что ему пришлось, дабы не прослыть простофилей или кем-нибудь еще похуже, дать ей вольную. Правда, такое решение вызвало массу пересудов в Пате — здесь были не в моде подобные чудачества (нерадивых рабов и рабов- изменников перепродавали или засекали прутьями), но Крон только посмеивался. Взамен он приобрел на невольничьем рынке новую рабыню, причем купил ее у заезжего падунского купца, так что ни о каком внедрении в его дом очередного шпиона не могло идти речи. Калеция была тиха, покорна, боязлива, из дому практически не выходила, и ее вряд ли могли успеть подкупить. Хотя чем бастурнак не шутит!
Вернулся Атран и протянул сенатору кошель с деньгами. Крон взял несколько звондов, положил в поясной карман и вернул кошель рабу.
— Спрячь у себя, — буркнул он и, не дожидаясь, пока Атран засунет кошель за пазуху, стал спускаться с холма.
Город встретил его духотой и зноем. Узкая, закованная со всех сторон в камень Карпарийская улица, названная в честь одного из древнейших родов, основавших Пат, в этот предполуденный час сочилась жарой, как каменная кладка очаговой ямы для выпечки лепешек, и Крон мгновенно покрылся липкой испариной. В очередной раз он проклял про себя двойную жизнь, которая не оставляла места для собственной.
Несмотря на жару, людей на улице было больше обычного. Кончился триумф Тагулы, и все спешили наверстать упущенное, отставленное в сторону на время праздников. Вдоль бесконечных каменных заборов
