молитве. Лиат такая набожность казалась чрезмерной, но остальные не уставали нахваливать молодую леди, мывшую алтари церквей своими роскошными платьями. Богатая аристократка могла позволить себе то, что для других было недосягаемой роскошью. Таллия постилась по каждому случаю, возвращая на кухню нежное мясо, свежайший хлеб и тонкие лакомства. Лиат восемь лет провела с отцом в странствиях.
Она видела истощенных голодом людей, видела, как дети роются в грязи, радуясь найденным зернышкам пшеницы или овса.
Некоторые послушники украдкой бросали любопытные взгляды на придворных. Бдительный наставник сновал вдоль рядов, «поощряя» лозой своих подопечных. Послушники добрели до огорода, в одной части которого почва потрескалась от сухости. Мотыгами, лопатами и заостренными палками они принялись рыхлить землю.
Лиат спустилась по крутой каменной лестнице и постепенно начала приближаться к огороду. Леди Таллия о чем-то упрашивала сестру-наставницу там, где в отдалении от послушников трудились будущие монахини. Получив от наставницы заостренную палку, Таллия перелезла через невысокую каменную ограду, предназначенную для защиты овощей от вредителей, и с большим усердием принялась ковырять землю с другими послушницами, не обращая внимания на грязь, прилипавшую к краям ее златотканых одежд.
Лиат обогнула огород и остановилась к востоку от послушников, делая вид, что ее внимание поглощено архитектурой церковных башен. На самом же деле она разглядывала свой плащ, алая отделка которого переливалась на солнце.
Вдруг она увидела его, замершего с выпученными глазами и с мотыгой, поднятой в воздух. Он пихнул локтем соседа. О Боже! Даже с такого расстояния заметила Лиат, каким привлекательным был этот парень. Симпатичный сосед толкнул еще одного, тот — следующего, и вот уже все четверо ели ее глазами.
Айвар! Он смотрел на нее в течение нескольких мгновений, потом выпрямился, как будто собираясь отшвырнуть мотыгу и бежать к ней, но вдруг снова сгорбился и воткнул инструмент в землю. Остальные трое сделали то же самое, и как раз вовремя: мимо прошел наставник с прутом в руке. Монах посмотрел на них, затем на «орла», демонстративно стоявшего перед самым носом у послушников.
Поговорить с Айваром будет невозможно.
Невозможно.
Тут она заметила длинный узкий сарай со множеством дощатых дверей, расположенный поодаль от остальных сооружений. Нецессариум. Отхожее место. Даже посвятив свой ум божественному, людям церкви приходится заботиться о потребностях своего бренного тела. Она обернулась к Айвару. Одной рукой он, имитируя работу, тыкал мотыгой в землю, другой делал ей знаки. Хотя Па и давал ей уроки языка жестов, используемого монахами, расстояние было слишком велико, а ближе подойти она не рисковала, потому что наставник на нее уже поглядывал.
Зная, что Айвар следит за ней, она вытянула руку вверх, затем опустила ее, показав на дощатый нужник. Немного помедлив, девушка направилась к сараю.
Подойдя к первой попавшейся двери, Лиат распахнула ее и, задержавшись у входа на несколько секунд, помедлила, чтобы Айвар успел ее заметить, и шагнула внутрь. Дверь захлопнулась, и девушка очутилась в полумраке.
Владычица над нами, ну и вонища! Правда, места оказалось достаточно, а поскольку монастырь был королевским, то имелось и чисто выскобленное сиденье с прорезанной в центре дырой, она присела на краешек скамьи, подобрав полы плаща. Прикрыв нос краем одежды, замерла в ожидании.
Ждать пришлось долго. Она успела даже несколько привыкнуть к вони. Вокруг постоянно хлопали двери и доносились звуки, издаваемые человеческим организмом. Вдруг веревочная петля, прикрепленная снаружи к двери, нетерпеливо дернулась. Лиат вздрогнула и отпрянула.
Внутрь проскользнула фигура в коричневом одеянии, захлопнув за собой дверь. Лиат встала, но, не нащупав в темноте места, чтобы поставить затекшую ногу, едва не упала. Он подхватил ее и крепко прижал к себе. Капюшон его откинулся. Девушка замерла, а он покрывал ее лицо поцелуями и как заведенный шептал ее имя.
— Айвар! — Она попыталась его отстранить. Он оказался выше, чем она помнила, поправился, стал шире в плечах.
Его объятия, новые и в то же время знакомые, напомнили ей вечера в Хартс-Рест, когда он, она и Ханна, смеясь, убегали от ливня и обнимались под кровлей конюшни постоялого двора. Но у них было так мало времени! — Айвар! — сказала она нетерпеливо.
— Скажи, что выйдешь за меня замуж, — бормотал он тихо, прижав влажные губы к ее коже. — Скажи, что выйдешь за меня замуж, Лиат, и мы сбежим отсюда. Ничто нас не остановит. — Он глубоко вздохнул и тут же закашлялся. — О Боже! Ну и вонища!
Она уткнулась в его грубую рясу, чтобы подавить смех, он зарылся лицом в ее волосы. Оба плакали. Она крепко обняла его. Никого у нее не было на свете, кроме Айвара и Ханны.
— Ах, Лиат, — шептал он. — Что же нам делать? Что делать?
Наступила ночь. Которая по счету — он не имел представления. Само понятие времени стало для него бессмысленным. Один день был похож на другой: тот же каменный пол; дождь, стучащий по крыше собора; собаки; испуганные рабы, снующие туда и обратно; деловитые Эйка. Иногда они ненадолго оставляли его в покое. Они забирали с собой большую часть собак, и на несколько дней он был практически предоставлен самому себе. Оставшиеся твари постоянно крутились рядом, но так было даже лучше: без собак он бы забыл, что все еще существует.
От нечего делать он рассматривал резьбу мраморных колонн или принимался изучать шрамы на своем теле.
Временами, поддавшись внезапному порыву, он вскакивал и начинал расхаживать полукругом, насколько хватало цепи, прыгал, бегал на месте, сражался с воображаемым противником. Тело само принимало нужные положения, хотя названия боевых приемов стерлись из памяти Сангланта. Ему очень мешали цепи. Железный ошейник, тяжелые оковы, до крови стирающие кожу на запястьях и лодыжках.
— Почему ты еще живой? Почему ты еще не умер? — раздраженно спрашивал Кровавое Сердце, возвращаясь после отлучек или по утрам, когда солнце заливало светом оконные росписи, изображавшие эпизоды из Священных Стихов: Блаженный Дайсан и семь его чудес, Свидетельство святой Теклы, Видение Бездны святого Матиаса, Откровение святой Иоанны: — «Да извергнутся псы и убийцы, прелюбодеи и чародеи и любящие беззаконие. Только те, чьи одежды чисты, имеют право войти в ворота благословенного города».
Он теперь сам стал псом. Убийцей его некогда назвала мать одного молодого аристократа, восставшего против короля и поплатившегося за это своей жизнью. Без сомнения, родственники тех варваров, которые нарушали границы Вендара и погибали и бою с «драконами», также считали его убийцей, но ни один из них ни разу не появился при королевском дворе, чтобы бросить обвинение в лицо Сангланту. Прелюбодей… У него было много женщин, и он ни разу об этом не пожалел.
Чародей… Да он без колебаний использовал бы чары, чтобы положить конец мучениям… если бы знал, как это делается. Говорили, его мать была колдуньей. Но она оставила его, и он получил взамен права народа своего отца. Единственное, что он умел, — это сражаться.
Латунный значок больно врезался в плечо, когда он попытался устроиться поудобнее.
Значок «орла». Ее облик представился ему так ясно, как будто он видел ее только вчера. Он помнил ее имя, хотя забыл очень многое.
«Мое сердце не со мной, оно с той, которая далеко отсюда». Так ли это? Или он повторял эти слова в качестве заклинания против колдовства Кровавого Сердца? А что если это правда? Что если это
За стенами этой тюрьмы существовал другой мир. Но когда он пытался представить его, перед мысленным взором возникали сражение, гибель «драконов» и… цепи, намертво приковавшие его к алтарю. Как называется этот город?
Гент. Он находится в Генте. Не раз он пытался, когда Эйка не было рядом, распилить оковы ножом. Тщетно. Но он может сохранить свободным свой разум, обратившись мыслями к миру за пределами этих
