Что же случилось, когда он открыл дверь и зашел в комнату?
В комнате было темно. Я лежал в кровати на спине. Был уверен, что сплю.
Я отрубился, выпив половину бутылки, возникшей у меня на столе, пока я разговаривал с тем, кого считал Клейтоном, с парнем, который хотел стать Патриком Бэйтменом. Постепенно ко мне пришло осознание того, что я уже не сплю, глаза, однако, оставались закрытыми, и что-то давило на грудь.
Меня потихоньку вытягивало из водоворота сна, в котором вороны превращались в чаек.
– Папа? – прозвучало как эхо.
Я не мог раскрыть глаза. (А если б открыл, увидел бы темный силуэт Робби в дверном проеме на фоне мерцающего коридора.)
– Что такое? – проскрипел я.
– Пап, мне кажется, в дом кто-то забрался.
Робби старался не хныкать, но даже сквозь алкогольный туман в его голосе распознавался испуг.
Я прочистил горло, но глаза так и не открыл.
– Что ты имеешь в виду?
– По-моему, там кто-то поднимается по лестнице, – сказал он. – А еще кто-то скребется в мою дверь.
По словам Робби, я сказал следующее:
– Ничего там нету. Иди спать.
– Я не могу, пап, мне страшно, – возразил на это Робби.
Первая реакция: Ну так мне тоже. Что ж, нашего полку прибыло. Привыкай.
Это уже навсегда.
Я слышал, как Робби подходит ближе, ступая по темной спальне. Я слышал, как он приближался к черной бесформенной фигуре – то есть ко мне.
Тяжесть на груди снова переместилась.
– Папа, мне кажется, в доме кто-то есть, – проговорил Робби в темноту.
Он потянулся к ночнику.
Включил лампу.
За веками забрезжил оранжевый свет.
Что-то заставило Робби замолчать.
Он разглядывал представшее ему зрелище.
Зрелище это на время вытеснило страх, заменив его отвращением и любопытством.
Его молчание вытягивало меня из пьяного омута.
Тяжесть на груди снова переместилась.
– Папа, – спокойно сказал Робби.
– Да, Робби, – вздохнул я.
– Папа, что это на тебе?
Я открыл глаза, но сфокусироваться не смог.
Последующее произошло очень быстро.
На груди моей обозначились очертания Терби, он сидел мордой ко мне, и ротовое отверстие теперь делило его голову почти пополам, а клыки, которые я заметил только утром, были в запекшейся крови (ну конечно, он же «расчленил» лошадь в поле у шоссе.) Когтями он впился в халат, в котором я заснул, и расправлял крылья, размах которых (крылья выросли, и я сразу принял это как должное) поразил меня меньше, чем сетка черных вен, вздувшихся под кожей игрушки (ага, кожа игрушки, расскажи об этом нормальному человеку, посмотрим, как он отреагирует), и пульсирующая по ним кровь.
По словам Робби, когда он включил свет, Терби сидел без движения. Потом игрушка резко повернулась к нему – крылья расправлены, пасть раскрыта, – а когда Робби заговорил, снова сосредоточилась на мне.
Я вскрикнул и, вскочив, сбил нечисть с груди.
Терби упал на пол и быстренько забрался под кровать.
Тяжело дыша, я бешено отряхивал свой разорванный халат.
Если не считать звуков, исходивших от меня, в доме было совершенно тихо.
Но тут я тоже услышал. Хлипанье.
– Пап?
Ответом ему было молчание, прерванное шумом с лестницы; шум быстро приближался.
Мы с Робби стояли, вглядываясь в дверной проем спальни, освещенный тусклым мерцанием коридорных ламп, когда в коридоре показалась тень около метра высотой; нечто неуклюже волочилось по
