хрониста, они начались из-за того, что рыцари Боэмунда, не так уж яростно бившиеся в сражении, овладели, однако, большей частью башен, домов и пленников.
Эти факты, как и многие другие, известные от очевидцев, ясно свидетельствуют: в западном феодальном войске отсутствовало сколько-нибудь прочное единение, которым так похваляются латинские хронисты, рассказывающие о событиях Крестового похода. Тем меньше приходится говорить о единении, якобы продиктованном религиозными целями предприятия, о 'единении в вере Христовой'. Сплоченность захватчиков и грабителей была крайне хрупкой и легко уступала место грызне, когда низменные, корыстные интересы предводителей крестоносных банд приходили в столкновение друг с другом. Уже в Сирии зыбкость пресловутого 'единства Запада' в Крестовом походе проявилась вполне отчетливо. Она сказывалась не только в постоянных конфликтах между сеньорами, теми или иными отрядами рыцарства: в войске начали обнаруживаться, а вскоре раскрылись во всей полноте противоречия и другого рода — между крестьянской беднотой и феодалами.
2.11. Социальные противоречия в воинстве Креста
Католические хронисты старательно расписывают братские отношения, будто бы соединявшие всех крестоносцев, независимо от их социальной принадлежности, в монолитный корпус борцов христовых.
Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели — освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран 'малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства'. Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: 'Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку'.
События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло собой единого 'народа Божьего', каким изображают его церковные авторы XII в. Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: освободительное в своей основе — сервов и завоевательное — феодалов. Феодальные верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью бедняцкой массы.
Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: 'Когда другие уже истратили свои деньги, его богатства возрастали'. Сеньоры не останавливались и перед тем, чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам.
С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне 'в какой-то прегрязной одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе', то, по-видимому, хронист списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому люду.
Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам.
Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных крестоносцев. 'Босой народ', как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и образовывал особые отряды — он называет их тафурами. О тафурах упоминается также в эпосе 'Песнь об Антиохии', сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта Ножанского, само слово 'тафуры' — 'варварского' происхождения и означает 'бродяги'. Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры — и это тоже весьма показательно для их поведения — не признавали феодального командования: по словам Гвиберта Ножанского, они 'шли без сеньора'. Тафуры, далее, с нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе командира.
'Королем тафуров', считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а не быль, являлся некий нормандец, 'как говорят, человек не темного происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без главы, оставив оружие и обычную одежду, пожелал стать у них королем'. Время от времени этот командир производил смотр своего войска: 'У него было заведено обыкновение, что, когда народ, которым он предводительствовал, подходил к какому-нибудь мосту или узкому проходу, он ['король'. — М. З.] спешил занять вход и здесь до ноготочка обыскивал всех одного за другим'. Если у кого- нибудь оказывались найденными деньги или какие-нибудь ценности стоимостью в два солида, то предводитель немедленно удалял его своей властью, приказывал купить оружие и принуждал перейти к вооруженным воинам. Тех же, которые, как он убеждался, 'возлюбили обычный порядок [свою бедность. — М. З.], которые совсем не имели денег, не запасались ими и не намеревались запасаться, он присоединял к своим'.
По-видимому, эти детали полулегендарны, но они очень характерны: бедняки-крестоносцы не терпели в своем кругу никого, кто по материальному положению в какой-то мере был близок хотя бы к низшим категориям феодалов. Его изгоняли и отсылали к рыцарям. 'Король тафуров, — пишет аббат Ножанский, — склонен был думать, что такие люди являются неподходящими для общего дела, и, если у других было бы лишнее, они тратили бы его без всякой пользы'. Мало-мальски состоятельный воин в глазах бедняков, следовательно, представлялся чужаком. В нем словно чуяли потенциального противника — разумеется, в социальном плане. В свою очередь, крестоносные феодалы побаивались тафуров, несмотря на их примитивное вооружение. Судя по некоторым строкам. 'Песни об Антиохии', вожди рыцарских отрядов осмеливались приближаться к ним, лишь приняв все меры предосторожности.
Повествуя о тафурах, французский хронист отмечает их большую роль в боевых действиях, выносливость. Из его рассказа с очевидностью вытекает, что феодалы использовали фанатизированную бедняцкую массу как грубую силу, взваливая на нее наиболее тяжкие ратные труды. 'И невозможно сказать, — читаем у Гвиберта, — сколь необходимы они были при перенесении припасов, оказании помощи, метании камней во время осады городов, ибо при переноске грузов всегда находились впереди ослов и вьючного скота, также и тогда, когда ударами камней разрушались вражеские баллисты и орудия'.
Факты, передаваемые хронистами и эпосом, затуманены легендой, но все же ясно показывают, что в крестоносном воинстве налицо имелась резкая социальная рознь. Беднота не склонна была проявлять христианскую любовь к сеньорам. В критические моменты похода, когда социальные контрасты проявлялись резче обычного, а различие побуждений и целей особенно глубоко разъединяло крестоносцев-феодалов и крестоносцев-мужиков вместе с примыкавшей к ним частично рыцарской голытьбой, эти противоречия
