Аболин натянуто улыбнулся:
— Очень надеюсь, не принимаете меня вслед за Николаем Флегонтовичем за террориста?
— Ну какой вы террорист, — рассмеялся Савельев. — Мне их, к счастью, видывать не приходилось, однако кой-какие вещи вполне можно рассчитать пытливым умом…
— Например? — с величайшим спокойствием спросил Аболин, сверля его пытливым взглядом.
— Николаша золотишком никогда не занимался, а мне вот приходилось вести дела с сибирскими приисковиками. Занятнейшая, доложу вам, публика, чего только ни наслушаешься под хороший коньячок… Мне ваше дело представляется таким образом… Есть некая землица, в которой таится золотишко, вот только владелец ее ни о чем подобном не подозревает. А вот вы с приятелями об этом прознали как-то. И раздобыли несколько пудов породы. Очень может оказаться, землевладелец тот и не знает даже, что вы у него копались. Что отсюда проистекает? Что надлежит какими-то там научными процедурами — в коих я не силен, врать не буду — породу эту изучить, с помощью ртути, как это… амальгамировать золотишко. Если оно там есть. А если есть, прикинуть, сколько его приходится на тонну. А там, если дело выгодное, землю у нынешнего хозяина можно купить вовсе даже за бесценок… Вот вы, любезнейший Петр Петрович, и не хотите законным, открытым образом
Аболин покрутил головой:
— Вам бы, Аркадий Петрович, в министры. Экая голова…
— Так что, угадал я?
Самое смешное, что Савельев и в самом деле мог угадать совершенно правильно. Если эта непонятная компания отыскала где-то (может даже у себя
— Золотая у вас голова, милейший Аркадий Петрович, — уклончиво сказал Аболин с хитрой улыбочкой. — Скажу так: не во всем вы оказались догадливы, но мысли ваши двигаются правильным направлением…
— Но ведь и в этом случае есть риск?
— Да уж безусловно, — согласился Аболин. — Вот только, надеюсь, не выходящий за те пределы, что вы себе установили?
— Да я бы не сказал, чтобы выходящий, — усмехнулся Савельев.
— Значит, по рукам?
— По рукам, — кивнул Савельев.
— Когда представить можете? — деловито осведомился Аболин.
— Ну, не нынче же, — столь же деловито ответил Савельев. — Вот если бы я постоянно ртутью торговал, вы бы уже к вечеру имели хоть штоф, хоть ведро. А так… Придется с людьми поговорить, да с надежными, из тех, что странным просьбам не удивляются… — он переплел пальцы, уставился в потолок и изобразил на лице крайне напряженную умственную деятельность. — Ну, что же… Всего штофа сразу я вам не обещаю. Полуштоф — это возможно. Сегодня, конечно, уже поздновато разыскивать нужных людей… завтра, если еврей Фишка в Москве… для надежности кладем еще денек… Короче говоря, послезавтра к вечеру я вполне мог бы вам полуштоф предоставить. Купеческое слово.
— Сущий вы благодетель, Аркадий Петрович, — чуть ли не умиленно произнес Аболин, расплываясь в улыбке.
— Вы меня погодите этак навеличивать, — сказал Савельев с усмешечкой. — Может, и по-другому обзывать станете… Вы ж еще моей цены не слышали…
— И какова же будет цена?
Улыбаясь самым обаятельным образом, Савельев посмотрел в глаза собеседнику:
— Сто рублей полуштоф. Золотом.
Аболин и тут показал себя человеком крепким. Он не стал строить возмущенных гримас, не возопил ругательно, даже не особенно и изменился в лице. Он просто-напросто поднял густые черные брови, покачал головой и негромко произнес с некоторым даже восхищением:
— Одна-а-ако… Однако, Аркадий Петрович… это ж, как ни верти, получается сущий грабеж на большой дороге…
Улыбаясь еще более обаятельно, Савельев сказал:
— Господи, к чему такие ужасные выражения меж дворянами… Грабеж, Петр Петрович, это когда человека насильственным образом лишают его достояния. Не правда ли? Помилуйте, разве я к вам применяю хоть малую толику насильства? Разве я вам свою цену силком навязываю? Ваше право — обложить меня самыми последними словами и отправиться искать других торговцев, которых цены помягче будут. Москва — город большой, купечества здесь много, глядишь, и найдете искомое. Только я-то — вот он, и первый полуштоф вам могу предоставить не позднее, чем послезавтра. Цена, согласен, малость завышенная, так ведь и дела ваши, как бы это деликатно, от обычных чуточку отличаются… Будь у нас с вами постоянные дела, на большие партии, я бы так, честное слово, не разбойничал, но вы ж для меня покупатель случайный, вот и следует взять всю выгоду, какую удастся…
Аболин широко ухмылялся.
— Ох, и жук вы, Аркадий Петрович, уж простите, — сказал он, наполняя стопки. — Пользуетесь моими обстоятельствами…
— На то и торговое дело, — сказал Савельев.
— Тоже верно… А! — Аболин лихо взмахнул рукой. — Грабьте уж, пользуйтесь моими обстоятельствами… Хорошо вы все рассчитали, говорю это даже с некоторым уважением… Согласен. Будь по-вашему — он хитро прищурился. — Задаток требовать будете?
— Да никоим образом, — сказал Савельев. — Очень вам, судя по всему, эта ртуть нужна, и не станете вы от сделки отказываться… Зачем же задаток?
— Резон, — сказал Аболин. — А вот что касаемо случайности нашей встречи, то бишь разовой сделки… Тут вы, очень может быть, и ошибаетесь… Еще графинчик?
— Пожалуй, — сказал Савельев.
Глава VII
ЗАМОСКВОРЕЦКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО
— Ну и переполох вы подняли, поручик, — без тени неудовольствия, скорее уж весело сказал бородатый человек лет сорока. — Вы и не представляете, что творится с самого верха и до самого низа. Разворошенный муравейник… — он стал серьезным. — Должен сказать, вы великолепно себя проявили, обнаружив этого
— Моей заслуги здесь, собственно, нет, — сказал поручик, тщательно подбирая слова. — Открытие сделал господин Хомяков, ваше превосходительство…
Бородатый был в штатском, в обычной серой визитке — но Савельева успели предупредить, что он имеет чин генерал-майора. Поручик себя чувствовал скованно и неловко: он впервые оказался лицом к лицу с членом Особого комитета, одним из своих высших начальников.
Но вот что любопытно… Бородатый не представился, однако он как две капли воды походил на крайне
