безжизненно веют». Таково вместилище мертвых в Месопотамии, описанное в поэме о Гильгамеше: «…дом, где живущие лишаются света, где их пища — прах и еда их — глина, а одеты, как птицы, одеждой крыльев, и света не видят, но во тьме обитают».
В самом развитом заупокойном культе этого региона, египетском, мир душ умерших, мир «подземного Нила» более сложен. Там Ка — та часть человеческой личности, которая является на суд Осирису, в случае благоприятного решения живет «миллионы, миллионы лет», занимаясь тем же, что и при жизни, но не испытывая земных страданий. Но кто сказал, что земные страдания можно отделить от земных радостей? В сто семьдесят пятой главе «Книги мертвых», которую в свете ее точного перевода («Изречения выхода в день») египтологи рекомендуют называть «Книгой Воскресения», содержится диалог между верховным божеством и душой только что умершего: «Говорит Осирис N (та самая душа):
— О, Атум, что это значит, что я являюсь сюда? Ведь здесь нет воды и нет воздуха. Это место такое глубокое, такое темное и такое пустынное!
— Здесь живут в спокойствии сердца.
— Но ведь здесь нет любовных наслаждений!
— Я дал просветление вместо воды, воздуха и любовных наслаждений и спокойствие сердца — вместо хлеба и пива, — молвит Атум. — Ты узреешь, что я не дам тебе страдать от лишений».
Итак, смерть — это уход от света в пучину мрака и томления в одних религиях (шумеры и их преемники в Месопотамии, семиты, эллины). Или же уход в некое место без света, но и без страданий лишь для праведников (Египет). В соответствии с индоиранскими верованиям, легшими в основу зороастризма, праведники через год после смерти могут обрести бессмертную плоть и присоединиться к богам. Для этого нужно как можно скорее расстаться с телом (для чего тела умерших сжигали или выставляли в пустыне на растерзание стервятникам), а потом сохранить кости. Остальных ждет подземное царство мертвых во главе с первым человеком-царем по имени Йийма (Яма), где они живут как тени.
Обратим ли этот уход? И да и нет. Нет, потому что иначе мертвые то и дело возвращались бы, ставя живых, занявших их место, в неловкое положение. Да, потому что некоторым такой поворот из смерти в жизнь — другими словами, воскресение — удавался. Или почти удавался. Начнем с этого «почти», поскольку это один из самых известных сюжетов греческой мифологии и мировой литературы. Орфей, которого человеком можно считать с большой натяжкой, поскольку он был сыном бога и музы, спустился в Аид за недавно умершей женой, нимфой Эвридикой. Он получил разрешение царя мертвых вывести жену на свет, но не выполнил условий возвращения и потерял ее навсегда. Это «почти» — воскресение
Еще одно «почти» содержится в той самой «Книге мертвых», или «Изречениях выхода в день». Это заклинание, необходимое для выхода Ба умершего, то есть для частичного воскресения. Вот оно: «О Осирис N, дважды живой, дважды юный. Нет никакого зла в том месте, где ты находишься. Ты выходишь днем, ты наслаждаешься его лучами, и боги сидят в том месте, где ты пребываешь. Ты поднимаешься и опускаешься, и ноги твои не отторгнуты. Ты входишь к богам беспрепятственно». Я говорю «почти удачное воскресение», потому что нельзя не заметить, что это воскресение — временное, именно выход из царства мертвых, с непременной обязанностью вернуться обратно. И тут мы подходим к ключевой проблеме данной темы:
На первый взгляд между воскресением и бессмертием существует принципиальное тождество в том, что и то и другое означает победу над смертью, ее преодоление. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что бессмертие и воскресение не тождественны друг другу и, более того, почти противоположны. Дело в том, что воскресение, рассматриваемое как поворот от смерти к жизни, предусматривает возвращение в то же тело. Бессмертие как раз предполагает отказ от данного тела, которое бессмертным быть не может по определению.
Не так давно я уже упоминал индоиранские представления о бессмертии, для которого праведникам необходим лишь скелет, а тело будет обязательно новым, нетленным. В других восточных религиях, принципиально отличных от распространенных в Средиземноморье тем, что они ориентированы именно на бессмертие личности при смертном теле, понятие воскресения отсутствует. В одной из самых главных книг индуизма, «Бхагавадгите», Кришна, аватара бога Вишну, поучает главного героя Арджуну:
Смерть тела здесь — лишь завершение одного из циклов жизни, и поскольку вслед за ним начинается новый цикл, воскресение не нужно и невозможно.
Еще восточнее, в Китае, при формировании религии даосизма (IV–III века до Рождества Христова) задача продления жизни была переформулирована следующим образом: «Преисполненные жизнью люди вверху постигают принципы Неба, внизу созерцают нормы земли. Наделенные способностями непременно станут одухотворяться, совершенствуясь в искусстве продления жизни. Поэтому они смогут достичь освобождения от своей телесной формы» («Ши Вэнь», «Десять вопросов»).
«Освободившиеся от трупа» (ши дзе сянь) в даосизме достигают лишь первой стадии просветления. Таковым даосам представлялся Иисус, когда они узнали о его жизни, смерти и воскресении от христианских проповедников. Выше в иерархии стоят «земные бессмертные» (ди сянь), живущие в пещерах «славных гор», а еще выше — «небесные бессмертные» (тянь сянь), вознесенные в астральные миры. Никому из них прежнее тело не нужно. Нет нужды и в воскресении. В китайском буддизме души умерших попадают в царство Диюй, после чего те, кто творил только добро, рождаются в образе князей, полководцев, сановников, менее добродетельные — ученых, ремесленников и земледельцев, далее, по нисходящей — вдовцов, сирот, бездетных, животных, птиц, насекомых или пресмыкающихся. Души грешников должны пройти через одно из десяти судилищ, чтобы получить право родиться вновь, души самоубийц могут возродиться, только завладев чужим телом.
А как у славян? Здесь как раз невозможно бессмертие (ведь даже Кощей Бессмертный лишь спрятал свою смерть, но не избавился от нее), но вполне достижимо воскресение, если вовремя использовать живую воду, обмануть смерть или заключить с ней временный договор. Например, отдать ей кого-то вместо себя: в былине о Михайле Потоке и его жене Марье Моревне это описано следующим образом:
Сочетание отчества Моревна (мор, mors — общеиндоевропейский корень, обозначающий смерть) и образа лебеди ясно указывает на то, каким образом достигнуто земное бессмертие Марьи. Она уже мертва, но для того, чтобы продолжать жить, ей нужно регулярно отправлять смерти новую жертву — своего заместителя. Не зря он ставит условия Михайле Потоку перед свадьбой:
