Потом снова прозвучал беззвучный сигнал, цвета погасли, пришельцы исчезли, платформа ушла внутрь, и космический корабль превратился в неподвижную безликую громаду.
Честер только сейчас заметил, что дышит глубоко и часто. От них буквально… перехватывало дыхание!
Он взглянул на огромные часы на здании «Таймc».
Три часа пронеслись как одна секунда. Рядом зачарованно прошептал инспектор:
— Боже милосердный, какое чудо! — Даже сейчас он ничего не понял.
Но Честер уже знал, зачем прилетел на Землю корабль с пришельцами. Он произнес негромко, почти торжественно:
— Это было Представление. Они — актеры!
Пришельцы действительно были великолепны. Нью Йорку стало известно об этом чуть раньше, чем новость потрясла остальной мир. Толпы туристов хлынули в отели и магазины- Город кишел тысячами приезжих со всех концов света, пожелавшими воочию наблюдать чудо Представления.
А оно было неизменно тем же самым. Каждый вечер, ровно в восемь часов, пришельцы выходили из корабля на платформу, служившую им сценой, и заканчивали в одиннадцать. В течение трех часов они перемещались и замирали, наполняя аудиторию священным ужасом, любовью и тревогой, как не удавалось это сделать никому ранее.
Театры Таймс-сквер вынуждены были прекратить спектакли. Закрылись многие кинотеатры, остальные работали только по утрам. Представление продолжалось.
Оно было сверхъестественным. Ни одного слова, ни одного понятного жеста — и тем не менее каждый, завороженно следящий за происходящим, находил в Представлении свой смысл и значение.
Происходило невероятное. Публика шла на одно и то — же. Каждый раз Представление повторялось, но никто не уставал, и люди приходили по многу раз. Это было жутко, это было прекрасно. Представление вошло в сердце Нью-Йорка.
Спустя три недели от корабля пришельцев отозвали войска для подавления тюремного бунта в Миннесоте. Спустя пять недель Барт Честер заключил необходимые контракты, вложив в них все свои скудные средства, и стал молиться, чтобы дело не прогорело, как это вышло с цирком братьев Эмери. Он по-прежнему обходился без еды, жалуясь тем, кто соглашался его слушать:
— Это настоящий грабеж, но я вышел на дело, которое…
Спустя семь недель Барт Честер начал делать свой первый миллион.
Разумеется, никто не платил за просмотр Представления. С чего бы, если все видно с улицы? Между тем следовало учитывать особенности человеческой природы. Всегда найдутся люди, которые предпочтут топтанию на тротуаре золоченую ложу или балкон на небоскребе (застрахованные не менее как Ллойдом).
Всегда есть люди, считающие, что без воздушной кукурузы и шоколада искусство не искусство. Всегда найдутся люди, которым представление без программы кажется заурядным. Обо всем этом взял на себя заботу Барт Честер, чей животик уже начал выпячиваться под дорогим серым костюмом.
«Барт Честер представляет» — стояло на программках, а внизу просто Представление. Пошли слухи, что Барт Честер — человек, чьи постановки нельзя пропускать, новый Сол Харок.[3]
В течение первых восьми месяцев он вернул деньги, вложенные в строительство смотровых площадок. Все приносило прибыль. Средства на производство сладостей и сувениров, взятые им под пятьдесят процентов, принесли фантастический доход.
Представление стало бесспорным хитом, побивающим все рекорды.
«Вэраити» писал о «невиданном успехе Плюшевого Ревю». «Таймc» не менее красноречиво замечал, что «…Юбилейное Представление на Таймс-сквер было столь же оригинальным и захватывающим, как и премьера. Даже откровенная коммерческая возня вокруг спектакля не смогла испортить впечатления от…»
Барт Честер подсчитывал чеки и улыбался; впервые в жизни он начал набирать вес.
Две тысячи двести восемьдесят девятое Представление было столь же блестящим и успешным, как первое, сотое или тысячное. Барт Честер откинулся в плюшевом кресле, не замечая стоящей рядом ослепительной девушки. Завтра она уйдет делать карьеру во второразрядном бродвейском шоу, но Представление никуда не денется, а значит, в карманы его будут течь деньги.
Вокруг, как бусины пота на груди гигантского животного, лепились к небоскребам «балконы Честера». Недорогие места располагались между Сорок пятой и Сорок шестой улицами, ближе к Таймс- сквер цены росли.
Большая часть сознания Барта замирала в священном ужасе и восторге от движений актеров; небольшой участок, как обычно, предавался размышлениям: «Рано или поздно эти ребята сдадутся, и тогда я построю балконы и на здании „Таймс”!.. Более шести лет, какой успех! Покруче, чем „Саус Пасифик”! Черт, если бы можно было брать деньги за просмотр…»
Честер мысленно нахмурился, подумав об огромной толпе, внимающей Представлению бесплатно. Количество зрителей по сравнению с первыми днями не убывало. Люди не уставали от пьесы. Они снова и снова погружались в ее очарование, не замечая, как летит время. Представление неизменно околдовывало и услаждало.
«Они сказочные актеры. Вот только…»
Мысль оборвалась. Смутная мысль. Барт вдруг почувствовал странное раздражение. Никаких причин сомневаться в своей правоте у него не было.
Он сосредоточился на пьесе. Это было не сложно, ибо актеры обращались непосредственно к сознанию, причем к самым чистым и глубоким его пластам.
Неожиданно в ходе пьесы произошло изменение.
Исполнив очередной причудливый менуэт, актеры вышли к краю платформы.
— В программе этого нет! — не веря своим глазам рявкнул Честер. Очарование пропало. Стоящая рядом прелестная девушка тронула его за рукав:
— Ты о чем, Барт?
Он раздраженно оттолкнул ее руку.
— Я сотни раз видел это шоу. Сейчас они должны собраться вокруг этой горбатой птицы, или что это там, и гладить ее. Чего они уставились?
Он был прав. Актеры взирали на зрителей, которые, почувствовав неладное, нервно зааплодировали. Пришельцы изучали аудиторию при помощи стебельков, ресничек, глаз. Они таращились на заполнивших балконы и улицы людей, словно увидели их впервые. Чтото было неладно. Честер первым почувствовал тревогу, поскольку находился здесь с самого начала. Потом заволновались и остальные. Публика принялась расходиться.
Неожиданно высоким и нервным голосом Честер произнес:
— Что происходит? Что они творят?
Когда платформа медленно опустилась и один из актеров шагнул на землю, Честер начал догадываться. Затем его охватил животный ужас перед грядущей резней. Он зачарованно смотрел, как горбатое чудовище ростом в сорок футов — птица или еще кто ковыляло через Таймс-сквер.
Шоу было великолепным, актеры оценили интерес и отзывчивость публики. Более шести лет они работали за аплодисменты. Вне всякого сомнения, это были настоящие артисты.
До сего дня они голодали ради искусства.
Солдат
Куарло еще глубже вжался в укрепокоп, плотнее обернул вокруг себя края плаща. Даже тройная подкладка капюшона не могла противостоять стуже, царящей на поле боя. Сквозь свинцовую подкладку просачивалась вода. Она разъедала кожу и ткани мышц. Его снова зазнобило. Приходилось ждать, вслушиваться в ожидании телепатического приказа, который мог поступить от старшего офицера.
