за мою чрезмерную пылкость. Ослепленный вашей неземной красотой, я забылся. Каюсь, каюсь! — И еще в грудь себя кулаком стукнул, шут гороховый.
Это выглядело до того глупо, что Лаури невольно улыбнулась. К месту происшествия уже спешил патруль. Робополицейский истошно сигналил, словно собрался разогнать демонстрацию весьма опасных для общества элементов.
— Сейчас, — простенал Вигн, — я буду пленен! Но и в заточении своем, в сырой и тесной камере ни на миг не пожалею о содеянном. Ради ваших прекрасных глаз, сударыня, я даже готов уплатить штраф в размере двухсот юно за вандализм и повреждения зеленых насаждений. Даруете ли вы мне свое драгоценное прощение? — С последними словами он согнулся вдвое и смачно поцеловал туфельку Лаури.
— Побежали, — сказала девушка.
— Что?
— Сматываемся, говорю. Я знаю тут одно место, где можно оторваться.
— Я тоже знаю много мест, где можно оторваться, — глубокомысленно заметил Вигн.
И все же вскочил с немалой резвостью и рванул в переулок.
Лаури не отставала, хотя дурацкое желтое платье и каблуки здорово мешали.
Они до ночи промотались по подземным барам и кафешкам. За тысячелетия под Флоренцией вырос другой, незнакомый большинству туристов и обывателей город. Захоронения времен Черной Смерти, катакомбы гвельфов — конечно, не чета римским, на виа Аппиа, и все же вполне настоящие, со спертым и сырым воздухом подземелья. Их подтачивала вода, и люди зарывались дальше: подземные театрики, галереи, кафе, рестораны, заброшенные хранилища. На Лауру и Вигна поставили таг, и на поверхность до ночи лучше было не соваться. Коммы они выбросили сразу.
Ныряя в очередной подвальчик, Вигн обернулся к Лауре и предложил:
— Слушай, возвращайся домой, а? Чего тебе вместе со мной таскаться? Ты-то вообще ни при чем.
— Ты зачем цветы оборвал?
— Так. Покуражиться захотелось. — Он пригнулся, вступая под низкую арку, и подал Лаури руку. Лестница была крутой, узкой, со сбитыми ступеньками, так что руку пришлось принять.
Внутри оказалась картинная галерея. Они быстро свернули в один из закутков, где висели невыразительные серо-бурые полотна. Лишь одно цепляло взгляд. На картине изображен был обычный клерк в деловом костюме, с прилизанной шевелюрой и солидным брюшком. Только брюшко отчего-то было прозрачным, и в нем, как в стеклянном аквариуме, поводила хвостом золотая рыбка.
— Ты всегда делаешь то, что тебе хочется? — спросила Лаури.
От бега девушка еще слегка задыхалась. В полумраке галереи платье ее чуть заметно флуоресцировало.
— По большей части да. А что, нельзя?
— Почему же, — усмехнулась Лаури, — можно. Издеваться над слабыми — можно. Цветы с клумбы обрывать — можно. Гордиться тем, чего не заслужил, тоже можно.
Вигн нахмурился:
— Это когда я над слабыми издевался? Если ты о своем ненаглядном Салливане — счет у нас примерно равный.
— Да? Что же он тебе сделал?
Лукас отвернулся и уставился на картину с клерком и рыбой. Дурашливо улыбнулся:
— Тебе нравится? Давай ее украдем.
— Как?
— А вот так.
Прежде чем Лаури успела его остановить, он снял полотно со стены и решительно направился к выходу. Картина была здоровенная, не меньше метра в поперечнике, но ни дежурившая при входе тетка, ни немногочисленные посетители даже не оглянулись. Только у двери Лаура нагнала похитителя, вцепилась ему в руку и прошипела:
— А ну повесь на место!
— Как скажешь, — покладисто согласился Вигн. Вернув картину, он отступил на шаг и залюбовался.
— Ты психопат? — спросила Лаура. — У врача давно проверялся?
Вигн крутанулся на каблуках и прищурившись взглянул на девушку:
— Давно. Лет одиннадцать назад. Сразу после того как прикончил своих родителей.
— Опять выеживаешься?
— Да нет, почему же…
Вигн улыбался. Лауре совсем не понравилась эта улыбка.
— Знаешь, что самое смешное? — медленно проговорил он. — Я ведь пару раз забавы для устраивал Салливану глубокое сканирование. Так вот он, бедняга, верит, что своих стариков грохнул. Не сумел их вытащить из супермаркета, когда там бомба рванула. А сам ушел, потому что почуял террориста. Он довольно сильный эмпат, так что это для него пустяки. Страх, ненависть… нормальные человеческие чувства.
— При чем здесь Марк?!
— Правильно. При чем здесь Марк? Мы же вроде бы обо мне и о психиатрии. Так вот. Когда мне было пять лет, родители обещали мне на день рождения пони. Настоящего шетландского пони. А подарили гоночную машинку, такую, детскую. А мне хотелось пони. Мы жили в Брайтоне. Я велел им зайти в море. Сначала по колено. Затем по пояс. Затем по шею. Затем…
— Перестань!
— Им тоже очень хотелось, чтобы я перестал. — Вигн наконец замолчал.
Лаура прижала ладони к щекам. Щеки горели.
— Зачем ты мне это рассказал?
— Я отвечал на твой вопрос. Ты же хотела узнать, когда я в последний раз был у психиатра? Вот тогда и был. Шринк[7] меня спровадил в спецприют. А затем уже в лицей. Раннее проявление способностей. Вундеркинд я.
— Не нужны мне твои исповеди.
— Не нужны, так и проваливай.
— Захочу и уйду. Кто ты вообще такой, чтобы мне приказывать?
На них уже оборачивались. Тетка-галерейщица снялась с места и поплыла к парочке, возмущенно колыхаясь. Два центнера как минимум, эдакий Харконнен-старший на антигравах.
— Она нас задавит, — спокойно сказал Вигн. — Как слон моллюска. Слушай, есть идея. Ты на дискотеке ксено была?
— Нет. И ты не был. Там с двадцати одного вход, и в костюмах.
Вигн усмехнулся:
— Я сам себе и костюм, и какое хочешь удостоверение. И тебя провести могу.
Тетка подплыла и предложила им убираться вон. На лесенке Лукас развернулся, галантно предложил Лауре руку и спросил:
— Так ты как? Пойдешь, нет?
«Когда рак на горе свистнет», — хотела сказать Лаура, но неожиданно сказала совсем другое:
— А пошли.
Охранник — в костюме ящера, с ярко-алыми линзами и внушительным черепным гребнем — пропустил их без слова. Что уж там Вигн показал ящеру, какую картинку внушил — бог его ведает. Лицеист подтолкнул девушку в темноту, бурлящую странными формами и разрываемую вспышками строблайтов. Сам он куда-то исчез, и оторопевшая Лаура стояла, пытаясь хоть что-то разглядеть в этих черных дрожащих клубках. Она даже сделала шаг назад, но тут Вигн объявился и прошипел в ухо:
— Не дрейфь. Вот, я «буйки» достал.
