огня, ровные и высокие, похожие на газовый огонь, вроде того, что устанавливали на Триме в России в честь погибших в последней мировой войне. Только этот огонь был не горячим, от него не исходило тепло, наверное, можно было бы положить в него руку без всякого вреда - но никто не проверял.
Ивик молчала, глядя в холодное пламя. Рыжие языки вились и сплетались, в прозрачном газовом мареве проблескивали цветные прожилки.
Она думала о том, что услышала. О том, что рассказали ей гэйны. Вероятно, им можно верить. Вероятно...
Она понимала, что главный вопрос не задан. Они говорили долго, и все это было совершенно бессмысленно. Все это она читала в старых документах, в рассказах очевидцев, а чего не знала, легко могла додумать. Надо спросить что-то другое, самое главное.
Но что?
Вы не знаете, не был ли Дейтрос уничтожен по приказу... чьему? Хессета? Но ведь Хессет погиб весь... Тайной власти? Какого-либо монастыря, церкви - ведь часть хойта выжили..
Рейта и Кларен, безусловно, ничего не знали. Они видели врагов, видели темпоральный винт... они были честны.
Можно было бы спросить их мнения - но как? Как? 'А не может ли быть так, что главное дело вашей жизни, ваш ужас и ваш немыслимый подвиг - все это было спланировано... что все это не имело смысла?' Так, что ли?
Ивик стало холодно. И как-то понятно, что сейчас надо будет идти. И она никогда больше их не увидит. Она погибнет на обратном пути - вернее всего. Или уйдет навсегда. Даже если она выйдет здесь где-то на Твердь, Рейта и Кларен уже никогда не станут говорить с ней - ну кто она такая? Можно задать еще один вопрос... только один... шендак, и она не знает, что спросить.
-- Как вы думаете... - голос ее дрогнул, - был ли в этом смысл? В гибели Дейтроса? Был ли в этом какой-нибудь смысл?
...Миари, только что родившаяся, красная и сморщенная, мокрая, лежала у нее на груди. Восемь часов родов. Адская работа. Ивик ослабевшими руками прижала к себе ребенка. Миари нашла сосок и жадно зачмокала. Тело медленно отходило от боли. Ивик была счастлива...
И тогда, в тот миг, ее пронзила простая и страшная мысль.
Человек умирает очень быстро. Есть масса способов убить мгновенно. Она сама это делала. Она знала, как мало стоит человеческая жизнь... Как она разменивается на осколок, на кусочек свинца, на изысканно-красивый виртуальный образ. Как люди умирают десятками... сотнями. Но вот она увидела это с другой стороны - оказывается, чтобы создать человека, нужно очень и очень много труда. Роды - только начало (и не они даже начало, собственно), а потом ведь годами - менять штанишки, мыть, кормить с ложечки, водить за ручку, вытирать сопли, переживать... Годы и годы. Труд матери и отца, труд учителей... А потом ей будет четырнадцать, и в первом бою за одну секунду один ничего не значащий металлический осколок, который всего-навсего летел слишком быстро, перечеркнет весь этот труд, боль, все это долгое творение... Какой в этом смысл?
Тогда она нашла себе какое-то объяснение. Что-то поняла. Тогда она утешила себя, иначе ужас за только что родившееся существо был слишком невыносимым...
-- Смысл есть во всем, - сказал Кларен негромко, - ничто не происходит случайно.
-- А если бы смысла не было, - добавила Рейта, - людям стоило бы его придумать. Но он есть...
-- Когда ты пишешь, в сюжете нет случайных сцен. Ничто не происходит просто так. Все закономерно исходит из того, что уже написано. И все несет в себе зародыш будущего. Наша жизнь - тоже сюжет, всего лишь сюжет, не более. Очень сложный, человеку не под силу такой создать. Невероятно сложный, но все-таки - сюжет. Тот, кто пишет его, предусмотрел все. Все, что мы делаем, что с нами происходит - исходит из нашего прошлого, закономерно завершает его, все это - следствие. И в то же время это - зародыш будущих сюжетных ходов. Каждую секунду мы творим будущее. Мы не марионетки - тебе ли не знать, что персонажи книг не бывают марионетками. Мы не лишены воли, но мы - в плену сюжета, нас ведет по сюжету чья-то рука... одно лишь утешение, хотя в это трудно поверить иногда - рука эта любящая.
-- Любящая? Почему - по Евангелию? Но...
Кларен усмехнулся.
