конечно, центр такой необходим. Спортивным его можно назвать относительно. Все население Дейтроса обучается военным навыкам. У Марка в прихожей на стене тоже висит 'семидесятка', 'Клосс-70'. Ведь прорыв дарайцев на Твердь возможен в любой точке и в любую минуту. Защищаться придется всем, не только гэйнам и гэйн-велар. В спортцентре тоже будет большой тир. И все остальное тоже - зал со снарядами, залы для занятий борьбой - трайном, бассейн. Может, стоило бы потренировать Марка, хотя бы в трайне, ведь мало ли что...
-- ... И ты представляешь, он взял и получил эти крепления! Как будто это был его заказ! Ну это что, не наглость?
-- Наглость, конечно, - подтвердила Ивик. Она не слышала толком, в чем там дело, но это неважно. Марк прав. А если и нет - все это такие пустяки... А ведь для него это не пустяки, подумала Ивик. Это его жизнь. Интересно, его не обижает то, что я так плохо его слушаю, замечает ли он это? Похоже, не замечает. Похоже, все нормально. Ивик положила руку на запястье Марку.
...Что с ним хорошо - его очень легко успокоить и порадовать. Достаточно просто обнять или ласково прикоснуться. Это безотказное средство, которое действует всегда.
...Постельное белье Марк явно только что сменил, а что по углам спальни раскинулась паутина, и кое-где валялись одиночные грязные носки - так это же мелочи. Зато детей сегодня нет. Зато спокойно. Марк стянул с Ивик рубашку. Большое овальное зеркало на стене глянуло на нее откровенно и жестко, Ивик зажмурилась. Ее левое плечо было стянуто давним ожогом. Плечо, бок, часть груди. Длинный косой шрам пересекал правое бедро. Ивик до сих пор не могла привыкнуть к этому своему уродству, смириться, что так оно будет всегда, что это уже не изменить. Марку это не мешало нисколько.
Они слились. Тело к телу, тепло к теплу, на хрустяще чистых простынях, Ивик лишь удивлялась снова и снова, как точно он угадывал, где коснуться ее, где и как, именно так, что было хорошо, и все лучше и лучше, и только надеялась, что и она делает все именно так, как ему нужно, да что там - была уверена в этом . И шептала ему на ухо 'любовь моя... хороший... милый. Самый лучший', и он отвечал ей 'девочка моя', и от этого сладко расширялось сердце. И вот волны океана подхватили ее и стали качать, блаженство достигло того предела, когда отключается сознание, и качка становилась все больше, полет все упоительнее, все смелее, и наконец Ивик взлетела почти к солнцу и замерла там на гребне, не помня ни о чем, а потом медленно, длинными скачками стала скользить вниз...
Они замерли друг возле друга, тяжело дыша, Ивик ткнулась носом в плечо Марка, вбирая его в себя, теплое, родное, прекрасное... Марк редко и легко целовал ее лицо.
-- Я тебя так сильно люблю, - сказал он просто, Ивик захотелось заплакать.
Он засыпал. А ей не хотелось спать, а казалось - так устала, нет сил, хроническая усталость, хронический недосып. Она оперла голову на ладонь, и второй рукой гладила лицо Марка, жадно вглядываясь в него. Такое смешное. Такое милое. И реснички, отбрасывающие тень на щеки. Господи, как же все это хрупко, и как легко его потерять. Говорят, что совершенная любовь не знает страха. Для Ивик любовь только и была связана со страхом. Человек - невероятно хрупкое создание, это перепутанное сплетение жил, сосудов, костей и мяса, пробивающаяся по узким изогнутым трубочкам кровь, подрагивающие в ложах нервы, достаточно всего одной пули, всего только одного выстрела (а какое простое обыденное дело - автоматная очередь), чтобы все это навсегда остановилось. Чтобы вот это чудо, Марк - чтобы оно перестало существовать навсегда. Достаточно даже хорошего удара в переносицу или под ухо. Ивик вдруг почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. Сентиментальность напала... это бывало с ней. Нельзя, нельзя любить такое хрупкое, это невозможно. Нельзя так привязываться. Господи, за что ты устраиваешь так - что мы так сильно любим кого-то, а потом ведь он все равно умирает, умирает неизбежно, и нет человека, которому не пришлось бы рано или поздно с этим смириться...
Самое страшное, если вдуматься - то, что угроза очень реальна. Дарайцев очень много. Одних вангалов что-то около 17 миллионов, пусть и не все они сейчас в действующей армии. Пусть хоть два миллиона. Нас-то все равно неизмеримо меньше. Если они начнут крупный прорыв, по-настоящему крупный... А еще ведь есть гнуски. И разная другая гнусь, начиная от бактериологического оружия. И все, что прикрывает Дейтрос, Марка, детей - это, собственно, гэйны, маленькая воинская часть в Майте. Ивик вспомнилось старое и устойчивое ощущение - прикрыть, защитить Марка и детей.
Так легче. Сознавать, что ты можешь хоть что-то. Что их не убьют на твоих глазах - ты можешь встать между ними и врагом, можешь сражаться. Это счастье. Не бойся, подумала Ивик и поцеловала спящего мужа, я тебя прикрою. Они тебя не тронут. Ты можешь быть спокойным, строить дома, жить в этом светлом мире. Я смогу тебя защитить...
Глупо. Уже несколько лет она занималась совсем другими вещами. И в патруле работала недолго. И работу ее на Триме нельзя было связать так уж прямо с обороной Дейтроса, разве что косвенно. Но видно, это неистребимо, это вложено еще в квенсене. Защитить, закрыть собой, за твоей спиной - родная земля, враг не пройдет, твой долг - спасти мирное население... мирное, спящее, сопящее носом, такое родное население.
Дети явились на следующий день вечером. Ивик уже вымыла квартиру. Марк хоть и
