лошади грозила смертью и ей и ее седоку.
Но как ни долог и опасен был путь, он все же окончился выходом на перевал. Горцы устало сползали с коней и падали на уже прогретые солнцем камни. Турпал, который казался таким же бодрым, как и вначале пути, грозным шипением поднимал их и разводил по склону, показывая каждому его место.
Когда он развел всех воинов по засадам, солнце уже припекало во всю. Нескольких горожан, которые уже побывали в многочисленных сражениях и были опытными воинами, он выслал вперед – в узкую щель прохода, чтобы посмотреть далеко ли казаки.
Довольно потирая руки в предвкушении кровавой забавы, а иначе он себе расправу с дерзкими казаками и не представлял, Турпал обошел линию и засады и убедился, что ничто живое не минует его стрелков-лучников. Он прошел на заранее выбранное для себя место, с которого подъем с плато просматривался, как на ладони, и достал из саадака свой знаменитый лук. Когда-то, лет тридцать назад он купил этот лук у караван-баши, который вел свой караван с шелковыми тканями, диковинными фруктами, засушенными и покрытыми сладкой патокой, порохом и оружием из Китая в Аштар-Хан. Этот лук, боевая часть которого для крепости и гибкости была обложена костяными пластинками из рога антилопы, обошелся Турпалу в тридцать овец и одну корову, которых скупой караван-баши угнал с собой для пропитания караванщиков в пути. Но Турпал не жалел о потере скота, поскольку лук вот уже сколько лет служил ему безотказно. Старый охотник только иногда менял износившуюся тетиву, сплетая ее из конского волоса, хотя прежде на луке стояла тетива из воловьих жил, но секрета ее изготовления Турпал не знал. А сколько ни пытался он высушить, а затем вымочить в родниковой воде воловьи жилы, как советовал ему караван- баши, ничего у него не получалось. Жилы получались хрупкими и при растяжении лопались, как струна на домре.
Турпал снял с седла своего коня колчан с длинными, тяжелыми стрелами на крупного зверя и, удобно разместив свое оружие в вымоине за плоским массивным валуном, приготовился ждать появления урусов.
Под жарким солнцем Турпала вскоре сморил сон, но и в полудреме он услышал тихие шаги и скрип камешков под чьими-то ногами, и мгновенно проснулся, схватив лук с лежащей на боевом упоре стрелой. Но тревога оказалась напрасной – это вернулись сакмагоны, отправленные им в разведку. Легкий и подвижный, невзирая на возраст, Турпал мгновенно вскочил на ноги.
Сакмагоны стояли перед ним, опустив головы, как будто были в чем-то выноваты.
- Что случилось? – сурово нахмурив седые клочковатые брови, спросил Турпал.
- Мы дошли до самого плато, – ответил старший из разведчиков Саид. – Казаков там нет…
- Ты что несешь, сын ишака? – сквозь зубы промолвил Турпал. – Куда ж они делись по- твоему?
- Я не сын ишака! - Саид гордо вскинул голову, сверкнув глазами. Рука его непроизвольно крепко охватила рукоять кинжала. – А говорю я то, что видел и я, и другие сакмагоны. Казаки ушли!
Разъяренный Турпал пнул ногой колчан со стрелами, отбросив его на несколько саженей, и отошел к обрыву, уставившись на могучий поток, ревущий в теснине глубокого ущелья. Он понял, что казаки обманули его, придя на плато, чтобы заманить сюда засаду, а сами вернулись на проезжий шлях. По которому и пришли в город (он не считал казаков способными передвигаться в горах и ошибочно полагал, что под покровом сумерек они пришли по большой дороге, пустынной в это время суток). «Но тогда, - подумал Турпал, - шамхал действовал заодно с ними, поскольку, кроме Мехти-хана никто не мог, не зная местности, придумать такое. Пока урусы шли на плато, первый отряд вернулся, не обнаружив их на шляху. А теперь, с помощью предателя-шамхала, и мы утеряли их след». В бессильной злобе Турпал заскрипел зубами, понимая, что теперь догонять отряд урусов бесполезно – время безнадежно упущено. «Ну погоди, жирная собака, - мысли Турпала бешено вращались вокруг мнимого предательства шамхала, - вернешься из русского плена, ответишь на маслаате за свое предательство!»
Он отправил сакмагонов собирать людей и подошел к укрытому за огромным валуном коню. Подтягивая подпругу, отпущенную на время засады, он вдруг подумал о желобе, пробитом в скальном грунте зубчатой вершиной горы, сорвавшейся под действием каких-то могучих сил природы в незапамятные времена, и пропахавшей горный склон на глубину более сажени. Зная, что желоб засыпан каменным крошевом, и спуск по нему опасен из-за постоянных оползней, Турпал подумал, что шамхал мог повести урусов этим путем, чтобы погубить их. Он решил идти с отрядом на плато и по следам казаков определить, куда же все-таки повел их шамхал.
Привычные к горным тропам лошади горцев легко преодолели ревущий ледяной поток реки и вынесли всадников на плато. Пройдя по следам, оставленным лошадями казаков, Турпал вскоре обнаружил резкий спуск к лесу, ведущий к желобу, и понял, что был прав в своих предположениях. Однако теперь возникала возможность нагнать врага, поскольку спуск по желобу возможен, только если идти медленно и осторожно, а значит, казаки надолго задержатся около него, пропуская по одному всаднику.
Турпал сказал несколько слов своим беледам и, выслав вперед сакмагонов, повел отряд по каменистой тропе, пробитой сотнями лошадиных копыт прошедшего здесь совсем недавно отряда казаков.
30. ТЯЖЕЛЫЙ СПУСК
Едва увидев желоб с высоты давно нехоженой тропы, по которой их вел Уляб, Гнат понял, насколько нелегкая задача предстоит пластунам. Даже с такого расстояния, а до желоба было еще не менее ста саженей, просматривалась крутизна его падения и месиво из крупных и мелких камней, устилающих дно прохода.
Заруба придержал Янычара, осматривая подходы к желобу, и хмуро спросил проводника, ехавшего рядом с ним стремя в стремя:
- Ты уверен, что здесь можно пройти? Посмотри, какая крутизна!
- Люди не пройдут – лошади хиджретов пройдут. Они ходили этой дорогой не раз…
- Да тебе откуда сие ведомо, Уляб?! – воскликнул раздраженно Гнат.
- Э-э, - протянул проводник, - давно живу. Скоро сорок пять лет, как живу. И из этих лет - почти десять я был абреком. Так что эти горы – от Кислых вод до самого Понтийского моря я исходил вдоль и поперек. Сначала в одиночку, потом в компании таких же, как я, изгоев. Много горя мы с херифами принесли людям… Пока отец не нашел меня в горах и не отправил в… Москву, где у него к тому времени была большая торговля китайским шелком, осетрами и икрой с Гирканского моря , чихирем и солью, которые закупал у гребенских казаков, и оружием из аула Кубачи. Были у отца и караван-сараи в Астрахани, Нова-Городе, Казани. Вот так получилось, что десять лет я прожил в Москве. Там же отец познакомил меня с воеводами русскими, которые готовили поход на Кавказ, в их числе и полковник Зырянский был. Они предложили мне заранее ехать в родные горы и готовить людей к союзу с Россией. А мой отец всегда говорил, что будущее Кавказа с Россией, захотят этого горцы, или не захотят. Только Россия принесет на Кавказ просвещение и развитие ремесел. А иначе горцы так и будут жить в дикости, как в позапрошлом веке…
- Вот это новости, - Заруба не скрывал своего удивления. – Вот ты, оказывается, какой…
- Какой? – спросил Уляб.
- Какой-какой…- передразнил Заруба, подражая интонации проводника. – Непростой! А я все думаю, откуда по-нашему ты так здорово выучился говорить. А ты, голубь, оказывается в Москве жил, где я, отродясь, не бывал… Не мечтал даже, по войнам скитаючись… Ну, да ладно! Веди, давай, дальше.
Отряд спустился к желобу, когда солнце стояло уже высоко в зените. Осмотрев путь-дорожку, по которой предстояло пройти пластунам, Заруба понял, что спуск займет немало времени, и в лес они ступят, в лучшем случае, уже в сумерках. А значит, горцы к тому времени настигнут их. В том, что они не успокоятся и будут продолжать преследование, Гнат не сомневался. Поэтому он подозвал сотника Драгомила и сказал:
