- Слушай, это он что -- о Дейтросе? - прошептала на ухо Диэлу. Тот сначала не мог понять.
- Ну там же, в Дейтросе, четыре луны... у нас две, а у них четыре.
- А-а, вот ты про что... да не. Вряд ли. Это так, случайно. Когда Ликан это писал, еще Новый Дейтрос только недавно открыли... Вряд ли он это имел в виду. У него же много такого...
Наверное, правда, случайно, подумала Кели. Да и нет ничего такого в этой песне. У Ликана все песни такие, что не разберешь толком, о чем. Как хочешь, так и понимай -- в том и прелесть.
Набравшись наглости, Кели протянула руку за клори.
- О-о, а ты что, умеешь?
- Немного.
Кели училась играть. Сразу, как пришла в интернат -- взяла напрокат клори и начала. Слова, рождающиеся в ее душе, властно требовали мелодии, и мелодии рвались наружу -- но Кели никто никогда не учил музыке. Теперь же она выучила несколько аккордов, неумело еще, и пыталась петь то, что так долго не находило выхода.
И удалось, она сыграла, почти не сбиваясь, с трудом переставляя непослушные пальцы, но сыграла и спела.
День отнимет тревогу,*
У тех, кто выходит с утра,
Я вдыхаю дорогу,
Глотаю миры и ветра,
Это вовсе не трудно,
Над серым асфальтом лететь,
Я играю на струнах,
На струнах звенящих путей
*Александр Зимбовский
Почти не слыша одобрительных возгласов, отдала клори. Если бы кто-нибудь умеющий, мастер, взял бы да и положил все это на нормальную музыку... сделал бы композицию. Ведь это же рэйк, настоящий рэйк. Ани в принципе рэйкер, играет на кортане, но не похоже, чтобы его интересовали стихи Кели; его вообще только музыка интересует.
Пели уже хором. Опять Ликана.
Умильные судороги мышечной ткани, *
Уютные раковины личного счастья --
А небо все злее и ниже над нами,
А воздух от ярости рвется на части...
Довольно гадать, что будет,
Храня безучастный вид --
Нас никто не осудит,
Но и никто не простит.
