друзьях.
Леман провдил друга до гостиницы.
— Почему бы тебе не подняться? Выпьем по маленькой на ночь? — предложил Эрнст. Он устал, был разочарован поведением «своего друга Франца» и поэтому сразу лег в постель. Вилли сидел за столом и маленькими глотками потягивал коньяк.
— Ты такой чудак, Вилли, начал Эрнст с издевкой. — Если я не займусь твоими делами, чего ты добьешься в полиции? Если друг тебе не поможет, ты так и останешься на бобах со своими знаниями криминалистики.
Он еще долго продолжал рассуждать в таком же духе, пока Вилли, терпеливо его слушавший, в конце концов не выдержал и заявил:
— Да, ты добился успеха, ничего не скажешь, ловко выкрутился из уголовного дела. Быть героем процесса о шантаже, устроить пальбу и завалить человека — не всякий на такие штучки решится. А толку- то! Судя по поведению твоего друга Франца — никакого!
Эрнст демонстративно отвернулся и стал зевать.
— И охота тебе нести эту чушь, Вилли! Хоть тебе и сорок два годка стукнуло, а рассуждаешь ты как школьник. Знаешь, я очень устал. Давай поговорим, когда отдохнем. Спокойной ночи!
«Очень приятно поговорили», — подумал Вилли.
На следующий день, когда друзья снова сидели в номере отеля, Эрнст вернулся ко вчерашней теме.
— Давай поговорим о твоем будущем, — заявил он, закуривая сигарету и удобно усаживаясь в кресле. — Расскажи подробнее о своем положении.
— Положение мое не очень завидное. Сижу на картотеке в пятом отделении, получаю около трехсот марок в месяц.
— Понимаю, понимаю, — с глубокомысленным видом заметил Эрнст. — Но триста марок, это только триста марок, особенно на них не погуляешь. — Он встал, хитро блесну карими глазами. — К тому же любовницу надо содержать. Твой покойный папаша, наверное, сказал бы: «Другого такого отпетого лодыря, как Вилли, не найти».
Слушай, Вилли, у меня есть одна идея. Сначала я расскажу тебе об одной женщине, некой баронессе Элизабет фон Грозигк. Эта Грозигк — одна из влиятельнейших берлинских дам, очень богатая, род не менее древний, чем у Гогенцоллернов[1] В ее доме бывает весь берлинский высший свет, она — из немногих аристократок, поддерживающих нацистскую партию. Кстати, именно эта Грозигк и спасла меня в тюрьме: не будь ее, я бы никогда не выпутался бы из этой истории.
Он замолчал, ожидая реакции Вилли, но тот молчал. Тогда Эрнст продолжил:
— И знаешь, когда она первый раз пришла ко мне в тюрьму, меня сразу же осенило: «Эта куколка прямо для Вилли!» Представь себе картину, сижу я в тюрьме, дело идет о моей жизни и смерти. И вот сейчас придет человек, о котором мне сказали: это твой последний шанс. Если и тут не выгорит, тогда тебе крышка. Стою я за решеткой в ожидании посетителя и вдруг вижу: это женщина. Теперь все зависит от меня, как я буду с ней говорить, какое смогу произвести на нее впечатление! Представляешь? Как только я ее увидел — аристократка, шикарная особа, хороша собой, черты лица тонкие, чуть резкие, волосы рыжеватые… Как только я ее увидел, особенно ее глаза, эти беспокойные, манящие глаза, мне тут же пришло в голову: «А ведь она клюнет на Вилли!» Клянусь тебе, господь бог ее прямо-таки создал для тебя.
Вилли сидел не шелохнувшись. Он думал, что Эрнст преподнесет ему какой-нибудь деловой проект, позволяющий подработать на стороне, а он, оказывается, всего-навсего предлагает этот вздор, мелет о какой-то аристократке.
С трудом сдерживаясь, Вилли вежливо ответил:
— Очень любезно, приятель, с твоей стороны, что даже в тюрьме ты вспомнил обо мне. И ты, конечно, предлагаешь мне этот план из самых лучших побуждений. Я видишь ли, не понимаю — прости за откровенность — как я могу подойти женщине, потомственной аристократке, с мыслью о том, как и сколько я смогу из нее выжать. Уж ты как хочешь!
Эрнст с улыбкой выслушал друга, потом спросил:
— Ты никогда не задумывался, насколько ты похож на своего отца? Он тоже любил разглагольствовать и также высокопарно. И тем не менее, покойный учитель женился на твоей матери только потому, что у нее было приличное приданное, были деньги. Ладно, — вдруг решительно прервал он себя. — Хватит об этом.
Казалось, еще секунда и Вилли сорвется, ответит ему сочным морским словцом, но он сдержал себя, и через секунду вполне миролюбиво предложил:
— Ну ладно, давай выкладывай.
Эрнст улыбнулся и приступил к подробному изложению плана. Сначала он описал Элизабет фон Грозигк, эту сверхэлегантную даму, ее светло-рыжие волосы, живые подвижные черты лица и откровенный взгляд. Она очень деятельна, что-то сейчас у нее новое увлечение: оказывать содействие партии. Описав ее дом, где запросто бывают многие нацистские бонзы, и не только они, но и другие влиятельные люди, Эрнст замолчал.
— А почему ты думаешь, что твоя Грозигк, или как там ее, не только пообещает, но и действительно что-то сделает? — прервал затянувшуюся паузу Вилли.
— Да она непременно попадется в твои сети, голову даю на отсечение, — воскликнул Эрнст. — Уж это я в женщине сразу чувствую, не мальчик, опыт имею. Я наплел ей про тебя, про твои морские скитания, посещение экзотических стран… Тебе ничего особенно не надо делать. Ты больше многозначительно молчи.
— Ты окажешь мне большое одолжение, — с ледяной вежливостью прервал его Вилли, — если прекратишь свои дурацкие шутки. Скажи мне ясно и понятно, что мне нужно делать с твоей Грозигк.
Эрнст с мечтательным видом вынул новую рубашку из стоявшей на столе коробки, погладил рукой шелковую ткань и положил обратно.
— Небольшую сенсацию придется, конечно, придумать. Как ты смотришь на идею создания тайного детективного бюро в интересах партии. Это для начала, а там посмотрим…
— Я не могу на это пойти, — после некоторого раздумья заметил Вилли. — Если все вскроется, у меня будут неприятности по службе.
Эрнст понимал колебания друга и поэтому воздерживался от иронических замечаний.
— Я не хочу уговаривать тебя делать то, что тебе не по нутру, — сказал он. — Но ты пойми, второй такой случай, как эта Грозигк, едва ли представится. Да и на деле, ведь никакого бюро не будет.
Вилли не зря раздумывал. Для его отца, скромного учителя, знакомство с именитыми людьми вроде бургомистра или богатого хлеботорговца было пределом желаний. Сам Леман в период войны и Веймарской республики, испытывал удовольствие, когда по своим полицейским вопросам, имел дело с человеком, которого можно было назвать «барон» или «ваше сиятельство». Конечно, он сознавал, что титулы — одна видимость, главное деньги. Все же это была приятная видимость.
Из задумчивости его вывел вкрадчивый голос Эрнста:
— Видишь ли, мой друг, толпе ничего не втолкуешь без рекламы, без обмана. Люди противятся всему, что отклоняется от обычной нормы. Даже фюрер и тот не пробился бы без пышных слов, без того, что ты сейчас назвал обманом. Прочти внимательно, что он говорил в своей книге о необходимости пропаганды, лжи, обмана. Сколько клятвопреступлений он взял на себя, как унижался! Превозмоги и ты себя, Вилли!
Леману было приятно слушать эти речи. Эрнст верил в то, что говорил и не притворялся. А разве он не прав? Да, нужно себя пересилить, совратить эту аристократку, переспать с ней и сделать это так, как могут делать это опытные моряки, чтобы взамен она была готова на все, что от нее потребуется.
— А какая выгода тебе, приятель, если я займусь этой баронессой? — спросил Вилли и пристально посмотрел другу в глаза. Эрнст выдержал его взгляд.
— Ты совершенно прав, — спокойно сказал он. — Я делаю тебе это предложение не только из-за нашей дружбы. Я сильно надеюсь, что если мы это дело провернем, то и мне кое-что перепадет. И я убежден, — продолжил он с теплыми в голосе, — что объединившись, мы достигнем большего, чем будем действовать порознь.
— Постой, — остановил его Вилли, — пока твои берлинские планы что-нибудь дадут, пройдет немало
