ипостасей мэтра Версаче. При жизни он щедро дарил меня людям. А когда его не стало, я не исчезла. Я осталась в его творениях, которые бессмертны.
Девушка на подрагивающих ногах прошла по подиуму, сделала разворот и застыла с неестественно широкой улыбкой на лице.
— Поприветствуем Красоту! Первую ипостась мэтра Версаче! — захлопал в ладоши паранормальный кутюрье.
Зал ответил дружными аплодисментами. Публике такой неожиданное сценическое решение понравилось. Обиходов с одобрением цокнул языком и проинес:
— Ловко придумал, прохвост!
Занавес откликнулся второй раз и на сцене появилась участница под номером «два» в наберенной повязке из блестящих ниточек и с пышной короной из перьев на голове.
— Это Любовь! — представил ее публике кутюрье Гудзенко.
Любовь держалась более уверенно. Она выставила вперед ногу, затянутую в ажурный чулок, и кокетливо двинула бюстом.
— Я — Любовь, — последовал текст. — Вторая ипостась великого мэтра. Во мне он черпал свое вдохновение. Я наполняла его жизнь до края. Свое творчество мэтр посвятил всем влюбленным мира.
Номер «второй», покачивая бедрами, прошлась по подиуму.
— Приветствуем Любовь! — закричал Гудзенко.
У третьей ипостаси Версаче — Страсти обнаружился отчетливый украинский акцент, хотя одета она была в турецкий тюрбан и атласные шаровары.
— Мэтр схорел в моем охне, — поведала Страсть. При этом обнаженный животик ее трепетно вздымался и опускался, вызывая у публики желание немедленно последовать за пламенным мучеником.
За Страстью последовала Надежда, потом Вера, потом Преданность, потом Искушение. Мэтр Версаче стараниями кутюрье Гудзенко оказался удивительно многогранной личностью.
— Как-то по-другому я представлял себе конкурсы красоты, — признался Обиходов. — Совсем отстал от жизни. Интересно, где тут у них туалет?
Он осмотрелся по сторонам, потом отодвинул тарелку и поднялся из-за стола.
— Я сейчас вернусь!
Парад «ипостасей» закончился. Конкурсантки, сбившиеся в тесное стадо в центре светового пятна, повинуясь неслышной команде дружно повернули налево и удалились за кулисы. Гудзенко долго еще раскланивался у края сцены и слал в зал воздушные поцелуи. Ведущий объявил перерыв.
В зале началось оживление. Раздавался звон бокалов, смех, хлопки открываемых бутылок шампанского.
— Ну что, пойду я! — сказал Заморокин и окинул многозначительным взглядом своих компаньонов, угрюмого и молчаливого Волка и еще двух похожих друг на друга здоровых молодцов, по прозвищу Болек и Лелек. За неразлучность и похожесть все их считали братьями, хотя братьями они не были.
Волк с серьезным выражением лица извлек откуда-то из-под стола букет лилий и протянул шефу.
— Какой хоть номер-то? — живо поинтересовался Болек.
— Загадка! — произнес Заморокин и, склонившись над цветами, шумно втянул носом воздух. — Пахнут-то как!
— Загадка? — Болек почесал затылок. — Это восьмой что ли?
— Восьмой, — кивнул Заморокин.
— Ну… — протянул Лелек. — Что там этот восьмой… Худовата! Вот третий в самый раз! Которая в тюрбане. Кто уж там она, забыл… Ипохондрия, что ли?
— Сам ты Ипохондрия! — передразнил Лелека Заморокин. — Понимал бы что! Ладно, — сказал он, поднимаясь. — Ждите меня здесь! Проверим, что там за Загадка, а то и вправду, может, «третий» лучше?
Заморокин с букетом в руках поднялся на сцену по боковым ступенькам и скрылся за кулисами.
Он оказался в длинном сумеречном коридоре, заставленном и завешанном всевозможным реквизитом. Пахло пылью, потом и дешевыми духами. Заморокин взглянул на свое отражение в лежащем на коробке медном геликоне и бережно поправил прическу.
— Вам кого? — услышал он строгий голос сбоку.
Заморокин оглянулся и увидел перед собой высокого малого в синей форменной куртке с надписью «security». Вместо ответа Заморокин достал из нагрудного кармана пиджака сотенную купюру и сунул ее в карман куртки охранника.
— Принцесса номер восемь, — сказал Заморокин. — Пару слов наедине.
Труженик безопасности быстро посмотрел по сторонам и произнес негромко:
— Еще сотку и все устроим.
— Без вопросов.
Еще одна купюра проделала короткий путь из кармана пиджака в карман синей куртки.
— Давай сюда! — охранник указал на неприметную дверь в стене. — Я ее сейчас приведу.
Заморокин открыл дверь и шагнул в темноту. В ту же самую секунду он почувствовал болезненный тычок в нос чем-то твердым и холодным. Слезы брызнули из глаз. Заморокин моментально сообразил, что в ноздре у него дуло пистолета.
— Ни звука, падла! — услышал он голос.
Сильные руки подхватили его и втащили в комнату. Дверь захлопнулась. Заморокин получил удар по голове и обмяк.
Когда он очнулся, в комнате горел свет. Руки и ноги были неестественно заломаны и сильно болели. Заморокин с удивлением обнаружил себя привязанным к бутафорской колонне. Удивление быстро перешло в ужас. Такой изыск не сулил ничего хорошего. Если с ним хотели поговорить — привязали бы к стулу, если хотели просто убить — то уже убили бы. Ртом дышать было невозможно, он был залеплен скотчем. Заморокин с трудом поднял голову и осмотрелся.
Он увидел двух человек в синих форменных куртках. Одного из них, здорового толстогубого армянина, он тут же вспомнил. Это был Рубен, человек Васконяна, специалист по особым поручениям. Второй был тот самый охранник, которому он дал двести рублей.
Рубен подошел вплотную и наклонился так, что его желтоватые злые глаза оказались прямо напротив глаз Заморокина.
— Узнал меня? — спросил Рубен.
Заморокин кивнул.
— Иннокентий просил передать тебе привет… и вот это, — Рубен поднес к лицу Заморокина яркую картонную пачку с изображением кошачьей морды. — Знаешь, что это?
Заморокин, ничего не понимая, посмотрел на пачку.
— Это еда для кастрированных котов, — спокойным тоном объяснил Рубен. — То есть для тебя, падла!
Заморокина прошиб холодный пот. Он яростно замычал, требуя, чтобы ему освободили рот.
— Что? — Рубен повернул к нему свое ухо. — Говоришь, что ты не кастрированный? Так это дело поправимое. Это мы прямо сейчас уладим. Давай, Сережа! — кивнул он второму и отступил на шаг.
Сережа с нехорошей ухмылкой на лице подошел к Заморокину и взялся за брючный ремень.
Заморокин замычал и принялся извиваться, как уж. Колонна зашаталась.
— Стой спокойно! — Сережа наотмашь ударил его в ухо.
Боль только придала придала Заморокину сил. Он побагровел и раздулся от напряжения. Но веревки оказались прочными. С ужасом, который ему еще никогда не приходилось испытывать, Заморокин почувствовал, как брюки его сползли до колен.
Рубен медленно натянул на руки резиновые хирургические перчатки.
— Это быстро! — сказал он, разминая пальцы. — Чик — и готово.
В руках у Рубена блеснул скальпель.
— Ну-ка, Сережа, отойди.
Охранник с готовностью посторонился. Заморокин продолжал мычать с нечеловеческой неистовостью. Казалось, что он собрался взорваться от внутреннего напряжения, только чтобы не
