— А то! — оживилась я, заползая на лавку рядом с ним. — И сказки сказывать, и зубы заговаривать, и макароны на ушных раковинах в бантик завязывать! Только попроси!
— Тогда сказку! — велел Готфрид. — И если плохая будет, то…
— Дрынишшем по спинишше! — вспомнила я бабку.
— Чего? — насупил бровки скучающий наш.
— Так, местный колорит… Сказку, значит! — Я принялась почесывать тыковку, припоминая хоть какой- нибудь более-менее интересный сюжетец. Ну не пересказывать же ему в самом деле историйки из интернет-альманаха «Черный Семипендюринск», который мы с Васей выкладывали на его сайте вот уже два с половиной года. В коллекции их уже штук триста, есть такие перлы, что дятла удолбать можно…
Так, если я через десять секунд не переквалифицируюсь в Арину Родионовну, дядя удолбает меня. И тут мой взгляд наткнулся на аккуратно составленный рядок кувшинчиков на столе. Мишка всегда говорит: «Если разговор застрял, смени тему. Может быть, проблемы размножения черных африканских тараканов чересчур узкоспециальная тема…» На самом деле черные африканские тараканы — это такие классные твари! Они… гм, так о чем это я?
Так вот, я решила плавно перевести разговор на содержимое кувшинчиков. Сунув нос в одно из горлышек, я старательно скрючила личико в прелестном «фи!».
— И этим ты, барин, тоску заливаешь? Я понимаю, конечно, немецкое, отечественное… Но кислятина ить, аж уши в череп проваливаются!
Чувак оторопел от моей наглости, а я решила брать фашиста тепленьким и решительно приказала:
— Я тебя щас и без сказки развеселю! Вели позвать сюда главную бабку с дрыном!
Готфрид послушно задубасил по столу какой-то железкой. Я от души понадеялась, что этому импровизированному авангардному колокольчику не придется близко ознакомиться с моими берцовыми костями…
Бабуля честно отрабатывала свой хлеб с маслом, поэтому не заставила себя ждать. Через секунду возникла на пороге, серьезная, с колом наперевес и в валенках на разные ноги.
— Чего еще приспичило? — осведомилась верная служанка.
Я подлетела к ней:
— Вот что, бабуль, давай-ка тащи сюда… чего-нибудь покрепче. Дружок мой сказывал, у вас там самогонки как гуталину на гуталинной фабрике… много в смысле.
— Какую хошь? — включилась бабуська. — На медке, на клюковке, на репке, на полыни, можно просто с таком, еще есть на хрену, на яблочках, на ржаных зернах, на пшеничке?..
От такого изобилия я даже растерялась. Потом собрала разбежавшиеся мысли и твердым голосом велела:
— Всю!
Бабуля с подручными живо притащила в зал заветный набор крынок и бочонков. Расставив все на столе, местное общество алканавтов с неограниченной безответственностью вымелось за дверь, подгоняемое бабкиным дрекольем. Бабулька оказалась молодцом — про закуску тоже не забыла — подогнала целый поднос колбасок и громадный чан квашеной капусты.
— Что… что ты хочешь сделать? — проблеял Готфрид, созерцая богатство тары на столе.
— Чудак-человек! — хмыкнула я, поднося ему первую рюмашку яблочной. К слову сказать, у мужика аж глаза на гипофиз полезли от одного запаха, но ручонки таки он заинтересованно потянул. — Вот попробуй, если не развеселишься, значит, у тебя повышенная кислотность, тогда веселиться будет твоя родня на поминках… Эй… эй! Стой! — завопила я, увидев, что Готфрид собрался тянуть самогон, как свое винишко. — Вот нерусский-то!
Готфрид застыл над рюмкой с вытянутыми в трубочку губами. По заблестевшим глазкам я поняла, что эксперимент начинает его интересовать.
— Значит так… ручку с рюмашкой отставляем немножко в сторону, в другую берем капустку, да, прямо пальчиками, ты, я гляжу, не стеснительный, не эстетный, Теперь — самое важное: рюмкино содержимое опрокидывают в себя сразу — изящно тянуть могут только профессионалы с двадцатилетним стажем. Как клюкнешь — сразу помогай себе капусткой. И помни — сразу! Как сказал кто-то там великий и умный: «Промедление смерти подобно!»… Да, и перед тем как хряпнуть, выдохнуть не забудь не то я твои глаза с потолка соскребать буду.
Готфрид сосредоточенно кивал, все больше и больше загораясь идеей ознакомиться с национальными русскими традициями. Наконец он принял надлежащее положение, загреб для верности побольше капустки, выдохнул так, что чуть не повалил все крынки на столе, и…
Опрокинув стопарик, Готфрид закашлялся, выпучив глаза и жалко давясь капустой. Я чуть не прослезилась, глядя на то, как дядька старательно жует, одновременно вращая резко увеличившимися в размерах глазами. Я услужливо пододвинула чуваку колбаску, в которую тот вцепился, как утопающий в спасательный круг.
Я выжидательно глядела на Готфрида и ждала первой реакции. Наконец мужик дожевал колбасу, икнул и выдохнул:
— Хршо-о, етишкин хрен! А теперь — сказку!
Я бухнулась головой об стол. Вот зануда, пристал хуже банного листа к заднице! Готфрид тем временем, действуя весьма проворно, налил себе еще, кажется клюквенной, ловко хряпнул и вытер слезы…
— Ну?
— Сказку? Хорошо, будет тебе сказка! — Я еще раз поскребла репу и решительно начала: — Значит так, в некотором царстве, в некотором государстве…
— Ой, не надо!
— Ладно, ладно, не нервничай…
Еще стакан, и Готфриду можно будет уже не наливать. Глаза у дядьки постепенно стекленели, и уже недалек был тот час, когда чувак припечатает своим высокородным лбом столешницу и захрапит.
— Сказку-у…— вяло, но настырно тянул из последних сил Готфрид, перекапывая кубком капусту.
Ладно, в таком состоянии мужика успокоят просто звуки человеческой речи, не важно, что эти самые звуки будут означать. В принципе, я могу даже выдать сводку погоды, Готфрид и протестовать не будет. Однако развезло его хорошо-о! С двух-то рюмок…
Видя, что Готфрид еще старательно фокусирует на мне меняющие место прописки глазенки, я бойко затараторила:
— Ну слушай! Пошли как-то ПьерБезухов и Андрей Болконский на бал. Ну, оттянулись как следует, после бала вообще пошли колбаситься по полной по всем злачным местам… В общем, вечер удался! Наутро просыпаются в стоге сена вниз головами, кое-как вылезают оттуда, оглядываются — а вокру-уг!.. Такое творится! Бородинское сражение, наши ломят, французов дубасят по-черному, Кутузов на коне мается, чего-то там кряхтит… Пыль, грохот, вопли, в общем, полный облом и умора, то есть Содом и Гоморра! Ну, Пьер очки трет дрожащими руками, лепечет: «Ne comprends pas!», то есть: «Братва, не въеду, в чем телега и кто ее накатил!», а Андрей Болконский нервно так соломинку кусает, озирается и бормочет: «Не фига себе сходили на Спилберга…»
Готфрид застонал и уронил себя рядом с капустой. Я облегченно вздохнула.
Нейтрализовав милашку Готфрида, я резво стащила свою тушку с лавки и поскакала к двери. Надо проверить, как там Мишка…
Проверить я ничего не успела. От мощного тычка дверь упала в обморок прямо передо мной, а на пороге возникла девица, чьи размеры и общая богатырская стать могли запросто победить в конкурсе «Мисс Геракакла». За ней плелись два мужика, запаянные с ног до головы в железо, таща на руках нечто, перепеленутое круче мумии Тутанхамона. Нечто со вкусом материлось, перемежая прочувствованный спич вытьем. Я разглядела, что до катастрофы мумия была мужиком, к тому же отнюдь не дистрофичного телосложения. Ребята в железном трико поработали на славу — примотали мумику уши к коленкам. Из одной коленки, кстати, текла кровь.
— Ты кто? — вопросила местная нимфа гулким голосом. — Где Готфрид?
Изобразив ребенка-дауненка, я ткнула пальчиком себе за спину. Девица протопотала к столу и завопила:
— Матерь Божья! Этот придурок уже в царстве небесном?
