А тут – мне дали маленькую роль в спектакле «Бобок» по Достоевскому. Это очень странное произведение про загробный мир, про мертвецов. Но режиссер-постановщик – Валерий Фокин – сделал совершенно гениальную постановку. Это очень необычный и талантливый режиссер, настоящий мастер, экспериментатор, интереснейший человек. Почти колдун, как мне кажется. Со своим каким-то абсолютно «другим» видением. И он «выжал» максимум из моей малюсенькой роли, где я за весь спектакль произношу два «ха-ха». Но Фокин из этих двух «ха-ха» сделал мне изумительный перформанс. Фокин невероятный придумщик. Он так подробно и внимательно работает с артистами, ему так важны все мельчайшие детали, что в результате у него всегда получается шедевр.
Мы изображали мертвецов и весь спектакль с другими актерами лежали в гробах, припорошенные землей, в ужасном трупном гриме. С закрытыми глазами, не двигаясь. А потом я просыпалась и гордо произносила свой текст. И вот, мы с другими артистами, чтобы не сойти с ума, пока мы там, в гробах лежали, травили анекдоты. Тихонечко, чтобы никто не слышал. В спектакле были заняты замечательные актеры: Женя Миронов, Виталик Егоров, Сергей Беляев, Сергей Безруков. И вот, в какой-то момент кто-то рассказал очень смешной анекдот. Видимо, подготовился. И мы как начали хохотать – остановиться не можем. И с нас стала земля осыпаться. Представляете, картина: идет спектакль, лежат мертвецы в гробах, и вдруг – ррраз! Посыпалось…
В общем, карьера моя была на диком подъеме – ни в сказке сказать, ни пером описать.
Мы с Димой жили в Малаховке. И вот, летишь оттуда на спектакль по всем пробкам, по нашим раздолбанным дорогам. Дочку крохотную няне оставляешь, волнуешься. А на сцене тебя ждет гроб с землицей сырой. Ты очень выразительно исполняешь свои два «ха-ха» и назад, в Малаховку. Конечно, Диме это все не нравилось. Не одобрял он моих метаний. Он просто никак не мог понять, что для меня смысл был не в зарабатывании денег, не в какой-то материальной выгоде. А что я жить не могла без театра. И все мои надежды на то, что вот-вот все станет лучше, что рассвет уже близок и что перед тем, как солнце встанет, обычно наступает самая кромешная тьма, Дима не разделял. Он не признавал моей работы. Однажды даже прозвучало: «Ты же там чужая! Не москвичка! У тебя никого нет, кроме меня! Ты им – никто!». Интересно, а что же тогда делать всем остальным артистам? Женя Миронов тоже провинциал. Как и ко мне, к нему из провинции переехала вся семья. Но он почему-то свой. А я – нет. Я – чужая. Я понимала, что Димины заявления беспочвенны, но мне нечем было крыть – моя карьера действительно летела в тар-тарары. Дела шли все хуже и хуже.
Мне трудно сказать, даже сейчас, по прошествии времени, почему у меня не сложилось в «Табакерке». Ну, не увидел во мне Олег Павлович интересную актрису, ну, бывает. Кто-то нравится, а кто-то нет, и личный контакт здесь играет большую, если не сказать – главную, роль.
В каждом театре есть своя «звезда». И звездами становятся по-разному. Но я, видимо, не обладала нужной степенью яркости. Возможно, виновата моя натура: чересчур уравновешенная, тихая, спокойная и неконфликтная. Я никогда не стремилась ни с кем бороться. Но разочарование в профессии – это еще полдела. Самым страшным в тот период времени для меня оказались сложности в семье, которые возникли на почве ревности моего мужа Димы к моей профессии. Он не переваривал саму мысль о том, что я – актриса. Не верил в меня. Его раздражали съемки, а гастроли он ненавидел. Отпускал меня только в театр, да и то – со скрипом, и с обещанием сразу же после спектакля нестись сломя голову домой, обратно к нему. Он мог запросто закрыть дверь перед моим носом и сказать: «Я тебя никуда не отпущу, сиди дома!». Он не любил мою профессию, мою работу и моих коллег. Ревновал, кричал и никак не хотел понимать, что актриса не может сидеть в четырех стенах как кастрированный кот.
По гороскопу я – Овен. Знак огненный, но в нем есть место и авантюризму и постоянству. Эти в общем- то противоположные качества во мне уживаются. Наверное, это даже и не самое плохое сочетание стихий, которое проявляется во всех моих поступках. И во внешности. Я женщина хрупкая, маленькая.
С виду – слабая и беспомощная. Поэтому, наверное, ко мне притягиваются мужчины сильные, яркие, талантливые, умные – в общем, защитники. И естественно – амбициозные и властные. Из самых лучших побуждений они берут бразды правления в свои руки и начинают руководить мной. А я в свою очередь вроде как должна повиноваться диктатору. И вот тут-то как раз и начинаются проблемы. Я, может, и рада была бы повиноваться «белому господину», но моя бурлящая казацкая кровь в этот момент берет меня за горло и… Кипиииит наш разум возмущееенный! И слова «да, мой белый господин» – выходят фальшиво, а все, что происходит после можно назвать только так: «шашки наголо, Настя пошла рубить». И ту же я оказываюсь вовсе не слабой. И все могу сама решить. И вообще – я очень даже самостоятельная бываю, если уж припрет. А слабость? Можно играть в это. Но нужно точно знать, во имя чего ты это делаешь. Ради чего. Потому что это очень надоедает. От этой игры возникает невероятная усталость. Потому что если ты не понимаешь, зачем, то результат твоей игры – зеро. И вообще, у меня есть такое четкое правило – договариваться на берегу. И на примитивных примерах, которые возникают в самом начале отношений, можно сразу понять, какие проблемы могут возникнуть впоследствии – допустим, этому человеку будет необходима своя собственная корона. И он не станет тратить свое время на то, чтобы поправлять твою. Ты просто ее снимешь с себя и отдашь ему. Но это не смирение в чистом виде, это такое временное соглашение, компромисс. Но в какой-то момент этот компромисс достигает критической массы, накапливаясь, и… Происходит восстание рабов. Спартак – впереди… Что поделаешь – тяжелый случай.
В общем, с Димой у нас не складывалось, и я понимала, что рано или поздно уйду. Мы разные люди, живем по-разному, думаем по-разному, дышим разным воздухом. И ничего с этим не поделаешь. Я бы никого никогда не оставляла, если бы в этом не было необходимости. Я не ощущаю в себе какую-то проблему, какой-то комплекс, который заставляет меня убегать, нет.
И мне, конечно, хочется стабильных отношений. Но я думаю, что если отношения зашли в тупик, то вряд ли что-то можно изменить. Поэтому, в принципе, я – за развод.
Но расстаться с Димой было сложно: он, конечно, ревновал, но он же любил, и я к нему была очень привязана. Недаром говорят – привычка – вторая натура. Я не представляла, как мне дальше с ним жить, но так же плохо рисовалась мне моя жизнь без него. Все-таки, помимо того, что мы были супругами, мы еще были и родителями. Да, мы были в конфликте, но это же не значит, что наше утро начиналось с метания тухлых помидоров, и что мы, допустим, совсем не разговаривали друг с другом. У черного и белого есть масса оттенков, вот и у нас с Димой вышла такая непростая история, понятная многим женщинам: разошлись, но все еще вместе. Я чисто психологически не могла заставить себя разрубить этот узел. Мне было страшно. Я была «не готова», как парашютист, который перед самым первым своим прыжком вдруг понял, что он никакой не десантник… Мне совершенно некуда было бежать, кроме родителей, которые, конечно, с радостью приняли бы нас с Анечкой… И, если уж говорить начистоту, меня никто никуда не отпускал.
Дима переживал очень тяжелый период своей жизни: у него умирала мама. Тяжело, после долгой болезни. Диме была необходима поддержка, и я не могла разорвать наши отношения в этот страшный для него период. Я не понимала, как можно уйти от человека при таких обстоятельствах, и я решила подождать до тех пор, пока он не оправится от потери. Димина мама умерла. А на девятый день после ее смерти я узнала, что у меня будет второй ребенок.
Второй ребенок и развод? Понятия взаимоисключающие. Я растерялась. Аборт для меня невозможен – я никогда на такое не решусь. Такие грехи замаливаются десятилетиями, но дело даже не в этом. Я на такое не способна. Ведь ребенок – это такое благословение для семьи, такой дар, такая надежда… Но в том-то и дело, что я не хотела сохранять семью, и с самого первого дня, как я узнала, что у меня будет второй ребенок, сразу решила, что не хочу воспитывать его рядом с отцом. Моя мама, которой я все рассказала, пришла в ужас. Вопрос «Что делать?» повис в воздухе отчаянной петлей и я ходила, как в воду опущенная, вместо того, чтобы радоваться.
И вот, в таком серо-буром состоянии я сидела в «Табакерке» перед спектаклем. Ко мне подошла Марина Зудина, взглянула на меня и говорит:
– Что с тобой? Ты зеленого цвета, глаза на лбу… Что случилось?
Я ей все рассказала: описала ситуацию в красках. Она выслушала меня, очень удивилась, что в такой счастливый момент своей жизни, я умудряюсь быть такой несчастной, и сказала:
– Ты должна совершенно изменить взгляд на это. Все равно, как там у тебя сложится. Но будет ребенок! И это самое важное. Я была бы так счастлива, если бы у меня был второй ребенок! Та к счастлива!
И в результате ей удалось убедить меня в том, что мне хватит на все сил, я справлюсь. И я очень
