Я делала вид, что мне страшно, и недоверчиво жмурилась.
— Ты чего там пишешь? — спрашивает Сомми. — Все шуршишь своими листочками, бедная. Пора бы тебе говорить начать. Бумага тоже денег стоит! Вот увидишь, Хью даст тебе хорошую скидку, он ведь мне родня. Жаль, что твоя стена успела обгореть, мне нравились старые обои в васильках. Мне вообще ваш дом всегда нравился, и мама твоя нравилась, что бы там в городе ни говорили.
Сомми так похож на свою сестру Дору — оба бескостые, смешливые, с тугими подвижными щеками — что мне хочется написать что-нибудь смешное и показать ему. Или просто палец показать.
Вдруг он тоже умеет смеяться, как торжествующий царь альвов?
Табита. Письмо седьмое
Тетя Джейн, не стоило так волноваться.
Помнишь, ты рассказывала мне про девочку, укравшую десять пенсов — как она размышляла, признаться ей или купить мороженого. В конце концов она решила позвонить маме и спросить у нее, и позвонила — за те же десять пенсов!
Я чувствую себя этой девочкой, вот честное слово!
Надо
Но, тетя, я вовсе не трачу на него время!
Я хотела бы тратить на него каждую минуту, ночную и дневную, но вижу его раза два в неделю всего-навсего: когда мы сталкиваемся у почтового ящика или в прачечной, у круглой пасти стиральной машины, единственной на весь дом.
В апреле я стирала сразу после него и нашла оставленный в железном барабане серый шерстяной носок, не слишком-то элегантный, но без единой дырочки, я его высушила и держу у себя под подушкой.
Он такой же незаметный и немного потертый, как его хозяин, и я прижимаю его к лицу, и даже пробую на вкус, пытаясь представить, что это большой палец левой ноги Луэллина. Я совершенно уверена, что это левый носок. Он пахнет стиральным порошком и старой шерстью.
A drowning man will clutch at a straw, скажешь ты, да я и сама это знаю.
В Архиве меня спрашивают, отчего я так похорошела, намекают на любовную связь. Мистер Р. даже остановился у моего стола и погладил меня по голове.
Тебе к лицу быть счастливой, маленькая Табита, сказал он, а то мы уже стали за тебя переживать. Господи, на себя бы посмотрел, чудовище в поношенном костюме, из такого толстого сукна никто не шьет со времен Плантагенетов.
Знали бы они, что за шесть недель я два раза прикоснулась к этому человеку и тысячу раз к его левому носку.
Дневник Луэллина
от нетерпения у меня свело ступню, такое часто бывает, стоит мне на чем-нибудь чересчур сосредоточиться, я снял ботинок, поставил ногу на скамейку и крепко растер ладонями,
на садовой дорожке стоял невысокий светловолосый парень, он улыбался мне так радостно, будто мы вчера расстались в пабе, обнимаясь и хлопая друг друга по спине, я — сондерс брана! он протянул мне загорелую руку, но я взял со скамьи свою газету, небрежно кивнул ему и пошел в сторону дома
не в моем обычае грубить незнакомцам, так что я шел и сам себе удивлялся, и только дойдя до крыльца, где саша вытряхивала соломенный коврик, я понял, в чем дело: я просто не мог, физически не мог его видеть
его волосы, зубы и кожа сияли на солнце, как кофейный торт с меренгами, у меня даже губы слиплись, бедная, бедная саша
я постоял под прохладным кустом жасмина, стараясь изгнать из воображения два сплетенных тела, я увидел их на персидском толстом ковре в гостиной, почему-то в цвете сепии, у моего школьного приятеля аллана была такая фотография, она складывалась гармошкой и утягивалась в коробочку, похожую на портсигар
фотография здорово потерлась на сгибах, мужчина был негром, он прятал лицо между колен женщины, зато все остальное было на виду, аллан тыкал в это пальцем и говорил, что у черных
не хотите ли прогуляться к морю, мисс сонли? сказал я, очутившись на крыльце
правда, он хорош? написала саша, состроив гримасу коллекционера, подносящего к лампе хрупкую табакерку, не знаю, что бы я без него делала
когда вы ездили в хенли, он тоже заменял вас за конторкой? спросил я и внезапно весь вымок под рубашкой, саша взглянула на меня, слегка нахмурившись, и встала, сунув руки в карманы платья
какая же она маленькая, подумал я, мы еще ни разу не стояли так близко, если бы я прижал ее к себе, то упрямый белый лоб уткнулся бы прямо в мою ключицу, такая маленькая, а держится, как большая
какое-то время мы стояли так, не глядя друг на друга, ветер усиливался, затем она медленно написала прописными буквами: Я НЕ ЕЗДИЛА В ХЕНЛИ, С ЧЕГО ВЫ ВЗЯЛИ? и показала мне из рук, так грамотные полицейские показывают свой жетон с номером
теперь она разглядывала мое лицо, а я нарочно смотрел в сторону, на белую иву, которую теперь трепал ветер, показывая сизую изнанку листьев — в прошлом году, если верить здешней горничной, иву сломал шторм, но она выжила и стояла теперь посреди поляны непрочной аркой, уткнувшись ветвями в землю
никакого предателя дрессера в хенли нет и не было, с этим я готов смириться, это фантом, думал я, ворочаясь в неудобной кровати, последний смотритель из хенли лежит иод гранитной плитой с цифрами
с другой стороны — а что обо мне писать-то? я все больше напоминаю себе хладни — фигуру, созданную песком, стеклом и чужими вибрациями, мои круги и кривые не подчиняются формулам, они хороши собой и бесполезны, будто платоновское знание без благодати, или нет — как махатмы, живущие вдали от мира
когда администратор армстронг показал мне заброшенное кладбище с видом на гостиницу
мне было жаль глена ливи, утонувшего в тине, и младшую, сгинувшую не то в озерном краю, не то в болотах алапулаи, и хедду, застрявшую в керальской ловушке, но больше всех мне было жаль миссис сонли, вынужденную блуждать по коридорам
