совместной жизни, и они хотели, чтобы так было всегда. Каждый день Макс занимался в маленьком тренажерном зале и смотрел фильмы, а Розали часами лениво валялась у бассейна с электрокнигой в руках. Это было невероятное изобретение, источник непередаваемого удовольствия. Электрокнига позволяла уместить на ладони все литературные произведения в мире. Конечно, вся литература уже давно умещалась на паре дисков, и можно было прочесть любой текст на экране компьютера, но этот способ чтения никому не был особенно по душе, потому что устроиться поудобнее с ноутбуком — не совсем то же самое, что устроиться поудобнее с книгой. Электрокнига решила эту по большей части эстетическую проблему. Это была настоящая книга в кожаном переплете с сотнями страниц, но не из бумаги, а из тонких, словно вафля, гибких дисплеев, состоящих из органических светодиодов. Эти страницы можно было складывать, гнуть, рвать, читать книгу вверх ногами, лежа в гамаке. И при этом выбрать из предложенного списка любое литературное произведение.
Однажды они снова были на лугу. Розали лежала на спине, а Макс положил голову ей на живот. Она отложила электрокнигу (в этот раз она читала „Дэвида Копперфильда“) и рассматривала огромный геодезический купол над головой. Он был так прекрасен, озаренный мягким светом и окутанный нежной, поднимающейся к самому куполу дымкой. Розали купалась в непередаваемом чувстве покоя. Всю жизнь она тревожилась о нашем мире и вдруг оказалась в самом лучшем из миров. Она осуществила свое самое сокровенное желание: жить в идеальном мире. За его практически неприступными стенами лежала остальная вселенная, другие планеты — Марс, Нептун… Земля. Планеты, которые никак с ней не связаны. К чему беспокоиться о гибнущей Земле сильнее, чем о замерзшем мертвом Марсе? Ни одна планета не является ее миром. У нее есть собственный Райский сад.
Вдруг она вспомнила строки Шекспира, которые слышала давным-давно:
— „Ричард Второй“, — сказал Макс, помнивший кое-что из курса актерского мастерства.
— Я думала, это старая реклама „Клаустросферы“, — сказала Розали.
— Ты права. Хороший выбор, верно? Как будто специально написано.
Наступила долгая тишина, прерываемая только тихим жужжанием пчел. Это были особые пчелы, которые могли делать мед из обрезков ногтей с пальцев ног, жили пятнадцать лет и не жалили.
Наконец Розали снова заговорила:
— Макс, давай ее закроем.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты знаешь, что я хочу сказать. Давай запрем биодвери.
— Они заперты, дорогая. Цикл при открытых биодверях не включается.
— Я хочу сказать, давай запрем ее совсем. Включим таймер.
— В смысле… остаться внутри вдвоем, верно?
Розали не ответила. Вместо этого она обняла и поцеловала Макса. Это был долгий поцелуй, страстный и преданный, но в нем чувствовалась грусть, возможно, даже отчаяние.
Все клаустросферы были оборудованы таймерами. Это было необходимо, так как люди боялись, что решимость может покинуть их. Они боялись, что перспектива пожизненного заключения в маленьком убежище может сломить их волю. Что они могут поддаться соблазну и, забыв о предостережениях многочисленных надписей и приборов, открыть дверь, чтобы взглянуть, на самом ли деле снаружи все так плохо, как им говорят. Но если сделать это, когда атмосфера снаружи отравлена, то ядовитые химические вещества моментально проникнут внутрь и полностью уничтожат внутреннюю экологическую систему, убив всех жителей клаустросферы. Поэтому было решено: когда наконец начнется „бегство крыс“, властям придется рассчитать, как долго окружающая среда будет оставаться небезопасной для человека. Возможно, один год, а возможно, и сто. Как бы то ни было, обитателям клаустросфер было предписано установить таймер на этот срок. С момента начала отсчета и до истечения установленного срока биодвери не могли быть открыты ни при каких условиях. Эта система казалась особенно необходимой в больших общественных биоубежищах. Люди понимали, что стоит одному придурку свихнуться и открыть двери, как все погибнут, и они предпочитали добровольное заточение массовому отравлению.
Розали выпустила Макса из крепких объятий. Он выглядел ошарашенным.
— Ты хочешь нас запереть?
— Конечно, почему бы и нет? Людям и так очень скоро придется это сделать, не в этом году, так в следующем. Я была активисткой группы защиты окружающей среды, я знаю, насколько плохи дела, — быстро заговорила Розали, словно боясь передумать. — Давай сделаем это сейчас и забудем про всех остальных. Здесь и так только мы одни. Это наш мир. Давай запремся от всей вселенной.
Макс некоторое время раздумывал.
— На какой срок ты хочешь поставить таймер? — спросил он.
— Не знаю, на десять, может, пятнадцать лет. Пока не вырастет наш ребенок. А потом посмотрим на мониторы, что творится снаружи.
— Наш ребенок?
— Да. Наш ребенок.
— Я и не знал, что у нас будет ребенок.
— Он будет, и я хочу, чтобы он жил в прекрасном мире.
Макс взглянул на Розали и улыбнулся широкой, счастливой улыбкой. В клаустросфере наступал закат, но его улыбка озарила светом всю вселенную Розали.
— Хорошо, — сказал он. — Давай так и сделаем.
Они вышли из клаустросферы впервые после начала медового месяца. Максу нужно было сделать пару дел, а Розали хотела позвонить бабушке с дедушкой. Она знала, что их расстроит ее отказ от прежних принципов, но ей было все равно. Они остались в прошлом, а будущее — это ее ребенок. У нее есть возможность подарить своему ребенку детство в раю, и она обязательно воспользуется ею.
Они вышли через биодвери и поднялись в дом. Проведя несколько недель в чистейшей атмосфере убежища, Макс и Розали решили, что мир уже умер. Воздух вонял, а фильтрованное солнце казалось тусклым и водянистым.
Макс сделал несколько звонков. Отказался от подписки на журнал
В этот момент раздался звонок в дверь.
— Не смотри, — сказала Розали. — Мы больше не живем в этом мире.
— Ой, да ладно тебе, давай посмотрим, кто там, — отозвался Макс, и не успела Розали и слова сказать, как он включил видеокамеру на входной двери.
За дверью стоял Джуди.
— Не может быть! — ахнула Розали. — Это тот маленький ублюдок из ФБР.
— Плохи дела, — сказал Макс.
— Макс! — В голосе Розали была паника. — Не открывай дверь, пойдем, сейчас же пойдем в клаустросферу, не открывай ему. Мы ведь собирались уйти, так пойдем же.
Впервые в их отношениях именно Максу пришлось быть разумным и практичным.
— Розали, — нежно сказал он, — послушай, ты убедила себя в том, что клаустросфера — это абсолютно другой мир…
— Так и есть, — кивнула Розали.
