— Едем домой, — сказал я, — случайным маршрутом, но так, чтобы не меньше часа, но не больше полутора.
— Поняла Пол, — ответила машина. Она тихо заурчала, и начала выбираться из двора на улицу.
Итак — Алекс завербован, и Лорен будет плотно его опекать. Теперь они станут работать и за страх, и за совесть. Интересно, что даст такой тандем? Получится у меня то самое эффектное дело, что так жаждет получить Шеф? Смогу я обернуть результат в красивую конфетную упаковку или нет? Не прикроют ли в результате мой отдел? Риторика, конечно, но я буду стараться и сделаю все то, что зависит от меня.
Что-то меня на излишнюю патетику потянуло. Не к добру это.
Я не идеален, никто не идеален. Но все-таки я жутко эгоистичная личность. Я понимаю, что каждый человек по-своему эгоистичен. Но я эгоистичен вдвойне. Меня никто и никогда не терпел, вернее, терпели только очень близкие люди. Именно поэтому я и могу назвать их близкими, что они терпели меня. Я часто бываю резок, могу сказать не подумав, и потом уверять себя, что я прав. Признать собственную неправоту для меня сложно. Но разве невозможно? Но все в этой жизни относительно — для кого-то я невозможный эгоист, для кого-то — вполне приемлемая личность. А для кого-то — воплощение дьявола. А что касается второй половинки… Думаю, что каждый ищет не свой идеал, а того, кто может смирится и принять все достоинства и недостатки реального человека, а не идеала. Но каждый партнер в паре должен стремиться, улучшать себя. Полагаю, если они будут мириться с достоинствами и недостатками друг друга, и при этом совершенствовать себя и друг друга — то будут вместе очень долгое время.
Если я в этой жизни кручусь, верчусь и ухитряюсь прилично существовать, значит, моя точка зрения правильна, так или нет? Тогда какого хрена эти сволочи до сих пор топчут поверхность моего любимого земного шарика? А ну брысь с моей планеты, мерзкие твари! Вам тут не место! Нет, не слышат… Неужели они на самом деле считают, что только их восприятие мира правильно и истинно верно? Но не может же такого быть! Либо одно, либо другое, и к чертям все единство и борьбу противоположностей вкупе с гребаной диалектикой!
Я позвонил жене, сказал, что скоро буду. Она обрадовалась, заулыбалась. Повезло мне с ней, просто нереально повезло. Но я никогда не любил ее той самой, пламенной книжной любовью. Не было этого. Жить с женщиной, которую любишь не безумно и не страстно, намного комфортнее, безмятежнее и проще, чем с той, к которой пылаешь всеми фибрами души. Все ее капризы меня мало волновали — так мне легче, и я не чувствовал себя виноватым, когда вместо того, что бы выслушивать повесть о том, что было у нее на работе, я ловил ухом последние новости по телеканалу. Если ей среди ночи вдруг хотелось ананасового сока, которого в тот момент у нас не было, я спокойно шел на кухню и наливал в стакан воду из питьевого крана с абсолютно дремлющей при этом совестью. Я не боялся ее потерять — не совесть, конечно, а жену. Ее обиды меня не очень-то цепляли, и вследствие этого, ей мириться приходилось первой, ведь примирения ищет не тот, кто виноват, а тот, кому это больше всего надо, и это лишь упрочивает мои позиции. Я становился только здоровее, не завися от нашего общего будущего, что опять же, давало преимущества над ней, ведь моя независимость это мое оружие. Я никогда в ней не разочаровывался: ее обломы, срывы, ошибки и неловкости меня беспокоили не бог весть как. Форма ее существования — ее проблема. Конечно, если она вдруг заболевала или просила помощи, то я все сразу же бросал и делал для нее, что мог. Но когда она неожиданно завалила экзамены кандидатского минимума, то от этого я не расстроился совершенно — ведь в случае успеха она меньше внимания уделяла бы нашему дому и лично мне. Я не ревновал ее. Если ей оказывал внимание какой-то мужик, то я лишь бездушно наблюдал со стороны, инспектируя только этические стандарты и нравственные нормы. Но горе ей, если бы она недостаточно твердо прошла эту ревизию — ревновать на холодную голову, это — искусство и изысканное удовольствие. Наши отношения с ней — некая смесь дружбы и любовной связи. Мне с ней комфортно и интересно, нам всегда было о чем поговорить, и мы мало ссорились. А когда процесс доходил до постели, то все происходило нормально, буднично и удобно, правда чуть-чуть практично и не каждый день. Но нерегулярность близости в нашем случае только комфортна. Большого влечения все равно уже не было, и от секса с ней я уже давно ничего необычного не ждал, кроме положенной мне дозы эндорфинов и физиологической разрядки. Но на самом-то деле любил я только себя, причем в настолько противоестественной форме, что писать об этом сейчас думаю, будет неуместно. Так можно жить годами. Правда иногда, вечерами, мне вдруг сжимало горло чувство бессмысленности и тупика, клейкое ощущение зря потраченной молодости.
Перед самым домом я вдруг передумал идти к жене.
Я позвонил Ингрид, и буквально напросился к ней, и она согласилась встретиться со мной у себя. Перед самым своим домом я остановился и задал машине другой адрес. Машина ничего не сказала — не такая уж она умная, просто развернулась и повезла меня к Ингдид. Оптимальным путем, как всегда. На полпути я опять перезвонил домой и придумал какое-то срочное неотложное дело, что заставляет меня задержаться на службе до утра. По-моему жена поверила — ночные бдения были нередки при моей теперешней должности.
Захотелось напиться, подраться и выругаться. Все в указанной последовательности. Все-таки везет тем, кто может куда-то пойти и сразу назюзюкаться. Или еще как-нибудь крепко уделаться. А я вот сейчас только и могу, что бессовестно кого-нибудь обложить, и с этого кайф сорвать. Ну, в морду еще могу дать ближнему своему. Или дальнему. Но этим тут сейчас никого особо не удивишь, оттого и не интересно. Так, о чем это я? А, да. Про то, как можно оттянуться. Можно еще в компанию малознакомую завалиться среди ночи, благо жена ждать сегодня уже не будет. Еще можно старым друзьям нанести поздний визит. Но вот беда — разбежались все друзья-то. Кто студентам практику готовит, кто в отпуске — на курорте пузо греет, а кто давно уже сменил место жительства. А кое-кто из прежнего списка друзей полностью выпал. Уже насовсем. Скучно это. Жара опять же, хоть самому в отпуск уходи. А нельзя, рано, дела еще всякие, работа, всевозможные обстоятельства не допускающие отпуск. Вот и думаешь, что кроме всяких «интеллектуальных» развлечений, ничего такого сейчас не предвидится…
Чего-то я становлюсь брюзгой. Рановато, вроде бы.
29. Алекс
В прокуратуру Алекс пошел на другое утро.
Первым, кого он увидел на пороге этого серьезного государственного учреждения, был Илья Пухов собственной персоной. Живой, и, по-видимому, вполне здоровый. Он как раз выходил, и приди Алекс чуть позже, друзья разминулись бы и не встретились.
Возникла немая сцена, перешедшая в крепкие объятия. Поскольку время поджимало — опаздывать в такую солидную организацию не принято, — друзья условились поговорить потом.
В прокуратуре Алекса держали недолго, минут сорок. Задали серию обычных в таких случаях вопросов, записали личные данные, попросили подписать показания и отпустили с миром. Когда Алекс уже уходил, одна из припаркованных машин бибикнула. Он обернулся — там стояла «Тойота» Пухова.
— Давай — садись, и поехали ко мне, — веско предложил Пухов, выглянув из-за открытой дверцы, — выпьем и поговорим. Нужно снять напряжение.
По дороге они молчали. По своему опыту Алекс знал — если на друга напало неразговорчивое меланхоличное настроение, то лучше его не тревожить — толку все равно не будет. Алекс чувствовал, что Пухов не то что взволнован, а скорее подавлен. Алекс не мог понять почему. Колдун словно одеревенел, вжался в сиденье, и все внимание обратил на дорогу, крепко вцепившись за руль. Когда они остановились у светофора, Алекс не выдержал и спросил:
— Дома твои волнуются наверно?
— Не думаю, — нервно ответил Илья. — Жена уже в курсе, а теще мои дела вообще до фонаря.
— Что так нервничаешь? Еще не веришь до конца в свои водительские способности?
— Неужели так заметно? — петербуржец посмотрел на приборную доску и вяло улыбнулся. — У меня красивая машина, новенькая.
«Тойота» была недавней покупкой колдуна, и того еще не оставило чувство гордости за свое приобретение.
