боль. Концепция эвтаназии имеет свои достоинства, но она слишком перегружена эмоциями. Мне ближе идея помощи в самоубийстве, разработанная вдохновенным врачом Кеворкяном. Стоит прибор, на нем красная кнопка, которую больной старец может в любой момент нажать и взять ответственность за свою смерть на себя. В подобном устройстве нет ничего отвратительного. Есть большая красная кнопка. Хочешь — нажимай ее, хочешь — нет. Кнопка абсолютной свободы.
Я изъявляю желание умереть. Когда я буду человеком, возможно, изобрету подобное устройство для собак.
Я вернусь в этот мир человеком. Я буду ходить среди вас: буду облизывать губы маленьким проворным языком, пожимать руки другим людям, крепко сжимать их отстоящим в противоположную сторону большим пальцем. Я передам людям все свои знания. И если увижу мужчину, женщину или ребенка в беде, я, и метафорически, и физически, протяну им руку помощи. Обязательно. И ему. И ей. И тебе. Всему миру. Я буду примерным гражданином, хорошим другом и спутником в жизни, где все мы — участники одного трудного путешествия.
Я подхожу к Дэнни, тычусь мордой в его ногу.
— Что, старина? — спрашивает он.
Дэнни инстинктивно тянет ко мне руку — ведь мы так долго прожили вместе, — чешет макушку, потом за ухом.
Прикосновение человека. Лапы мои подкашиваются.
Он встревожен. Наклоняется ко мне и спрашивает:
— С тобой все в порядке, Энцо?
У меня все прекрасно. Я чувствую себя великолепно. Я… Я…
— Цо?
Он выключает горелку под сковородой. Кладет мне руку на сердце. Пытается прощупать пульс, но едва ли его чувствует, потому что пульс у меня слабенький.
В последние несколько дней многое у нас изменилось. Да все изменилось. Зоя возвращается к нам. Хотел бы я увидеть момент их встречи. Они собираются в Италию. В Миранелло. Будут жить в квартире, в небольшом городке, ездить на «фиате». Дэнни получил работу в «Феррари». Он — замечательный гонщик. Трек выучит быстро, потому что он внимательный и сообразительный. На «феррари» талант его заметят скоро и переведут из испытателей машин в гонщики. Ему обязательно предложат попробовать себя в «Формуле-1». В составе «конюшни «феррари». В конечном счете им заменят незаменимого Шуми. «Испытайте меня», — скажет Дэнни и проявит себя во всем блеске. И тогда его утвердят в основном составе, а через некоторое время он победит на «Формуле-1». Станет великим чемпионом, как Айртон Сенна. Как Хуан Мануэль Фанхио. Джим Кларк. Как Джеки Стюарт, Нельсон Пике, Ален Прост, Ники Лауда, Найджел Мэнселл. Как Михаэль Шумахер. Вот он каков, мой Дэнни!
Как бы я хотел все это увидеть. Все, до последнего момента. Начиная с того дня, когда Зоя приедет к нам насовсем. Однако полагаю, мне не суждено дожить до счастливой минуты их встречи. В любом случае не мне решать. То, за чем душа моя явилась на этот свет, она познала, прочее же несущественно. Невозможно получить все, что желаешь. Иногда нужно просто верить.
— Все в порядке, — говорит Дэнни и обхватывает мою морду ладонями.
Я очень многое узнал о гонках. Там все зависит от равновесия. И еще от предвидения и терпения. Мне известно все о водительском мастерстве, необходимом для победы в гонках под дождем. Гонки под дождем требуют рассудительности. Владения собственным телом. Веры в то, что машина — продолжение собственного тела, трек — продолжение машины, а небо — продолжение дождя. В гонках под дождем необходимо верить, что ты — это не ты, а все, а все — это ты.
Гонщиков часто считают самовлюбленными и эгоистичными. Я сам называл их эгоистами, и был не прав. Чтобы стать чемпионом, гонщик не должен иметь своего «я». Он не должен существовать как отдельная единица. Он обязан отдать всего себя гонке. Он — ничто, если не чувствует себя частью команды, машины, тормозных колодок, покрышек. Не путайте уверенность и самопознание с самовлюбленностью.
Смотрел я как-то документальный фильм о жизни собак в Монголии. В нем говорилось, что следующей инкарнацией для собаки, готовой расстаться со своей собачьей сущностью, является человек.
Я готов расстаться. И все же…
Дэнни очень расстроен, он будет скучать по мне. Я предпочел бы остаться здесь, с ним и с Зоей, сидеть у окна и смотреть, как здороваются и разговаривают люди внизу, на улице.
— Ты всегда был рядом, — произносит Дэнни. — Ты всегда был моим Энцо.
Все верно.
— Не переживай, — говорит он. — Если хочешь на улицу, иди.
Я поворачиваю голову, и передо мной проносится вся моя жизнь. Мое детство. Мой мир.
Мой мир окружает меня. Он охватывает поля Спэнгла где я родился. Череда холмов, покрытых золотистыми травами, играющими на ветру. Они щекочут мне живот, когда я брожу по ним. Небо, изумительно чистое голубое небо и круглое яркое солнце.
Вот чего мне сейчас хотелось бы — хоть немного побегать в тех полях. Еще чуточку побыть собой, прежде, чем я стану кем-то другим. Да, вот чего мне сейчас очень бы хотелось.
Интересно, не промотал ли я свою собачесть? Не отвергли свою природу ради своих желаний? Не ошибся ли я, растоптав настоящее в предвкушении будущего? Возможно, да. Смущающее ум предсмертное сожаление. Глупость какая-то.
— Когда я увидел тебя, — продолжает Дэнни, — я сразу понял, что мы принадлежим друг другу.
Вот как? Я тоже так подумал.
— Все нормально, старина.
Видел я один фильм. Документальный, по телевизору. Я частенько смотрю телевизор, хотя Дэнни и советовал мне не проводить слишком много времени у экрана. Так вот: в фильме рассказывалось о жизни собак в Монголии. Оказывается, после смерти собаки возвращаются в образе людей. Что-то там было еще…
Я чувствую теплоту его рук, его дыхание. Он наклоняется ко мне, но я его уже не вижу. Он что-то шепчет мне на ухо.
Поля. Они такие огромные, мне за всю жизнь их не обежать. Могу вечно лететь в одном направлении и вечно __ обратно. Они бесконечны.
— Все хорошо, старина, — ласково и тихо повторяет Дэнни.
Вот, вспомнил! В том документальном фильме говорилось, что после смерти душа собаки высвобождается и уходит в окружающий нас мир. Побегать в нем, поиграть в полях, насладиться землей, ветром, реками, дождем, солнцем и…
Когда собака умирает, душа ее бегает, играет и резвится до тех пор, пока не станет готовой к возрождению. Хорошо, что вспомнил…
— Все хорошо, Энцо.
В своей новой, человеческой жизни, я отыщу Дэнни. Отыщу Зою. Я подойду к ним, пожму им руки и скажу, что Энцо передает им привет. Они, наверное, очень удивятся.
— Ты можешь идти.
Перед моими глазами снова появляются поля Спэнгла.
Исчезли ограды. Исчезли строения. Исчезли люди. Есть только я и трава, земля и небо. Только я.
— Я люблю тебя, малыш.
Я делаю несколько шагов по полю. Мне становится хорошо. Как приятно на прохладном ветерке! Я вдыхаю ароматы. Всей шерстью чувствую солнце. Похоже, я уже здесь.
Ты можешь идти.
Я собираю остатки сил, бросаюсь вперед, и мне становится хорошо. Я словно потерял все свои годы, я — вечный. Я мчусь в поля, набирая скорость,
— Все хорошо, Энцо.
Я не оглядываюсь, но знаю — он здесь. Я гавкаю два раза. Я хочу, чтобы он меня услышал, чтобы он знал. Я ощущаю на себе его взгляд, но не оборачиваюсь. Скорее, скорее в поле, в бескрайность вселенной, туда я бегу.
