Слепая вера

После того как Траффорд ушел на работу, Чан­тория обрила себе голову. Потом надела самое белоснежное из своих бикини и нимб, которым еще недавно так гордилась, только теперь пере­вернула его вверх ногами. Затем Чантория пошла в 'Потаскушку Долли' и купила там маленькую плетку-девятихвостку, предназначенную для са­домазохистских развлечений. Выйдя на улицу, она стала бродить по району и бичевать себя, над­рывно крича, что она великая грешница и Господь должен стереть ее с лица земли. Спустя некоторое время, исхлестав в кровь всю спину, она подошла к Духовной Обители, куда ее не пустили вчераш­ним утром.

Поднявшись на крыльцо, она сообщила, что хочет видеть исповедника. Ей вновь отказали, но на этот раз она раскричалась так отчаянно, что отец Бейли спустился в холл и пригрозил вызвать полицию, если она не уймется.

— Я хочу, чтобы меня покарали, — сказала Чантория. — Мне нет прощения! Я должна испо­ ведаться.

— Ладно, — согласился отец Бейли. — Испо­ведуйся и уходи.

— Мой муж сделал нашему ребенку прививку, а я ему не помешала! — завопила Чантория. — Господь забрал у нас Кейтлин за то, что мы пошли против его воли!

Это было гораздо более серьезным призна­нием, чем рассчитывал услышать отец Бейли. Поэтому он велел немедленно проводить Чанторию в дом и запереть ее в подвале, а сам тут же вызвал к себе районного инквизитора. Пока тот добирался по вызову, Бейли, преисполненный праведного негодования, взял хлыст и принялся собственноручно избивать плачущую женщину, которая извивалась перед ним на мокром камен­ном полу. Все его слуги присутствовали при этом как свидетели, а когда исповедник утомился, са­мые рослые и сильные из них приняли хлыст из его рук, дабы продолжить экзекуцию.

Для подкрепления сил отец Бейли заказал себе вино с пирожными. Едва Чанторию по его при­казу приковали к грубому деревянному столу, как явился брат Искупитель. Районного инквизитора редко видели в дневные часы: он был порождением ночи и обитал в полутемных комнатах и мрачных подземельях. От большинства церковников он отличался редкой худобой, но все его тощее тело покрывали татуировки — оккультные символы и кошмарные рисунки, на которых разнообразные твари дьявольского облика глумились над греш­никами, пытая их и насилуя. На его лбу готичес­кими буквами был выведен девиз: 'Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе'. По своему району брат Искупитель перемещался в паланкине, который несли четверо осужденных преступников. В том же паланкине всегда лежали пыточные инструменты, и он не забыл взять их с собой, прежде чем войти в Духовную Обитель и потребовать, чтобы ему показали несчастную грешницу, отравившую свое дитя. Однако из Чан­тории не пришлось вырывать признание с помо­щью тисков и клещей, поскольку она жаждала об­легчить душу и все выложила сама.

— Я грешница! Я заслужила кару! — рыдала она, распростершись на столе и гремя цепями. — Из-за моего мужа наша семья вступила на путь не­повиновения Богу-и-Любви!

— Выведите ее на улицу, — приказал брат Ис­купитель.

— Прошу прощения, брат, но я бы еще чуть-чуть подержал ее здесь, — возразил исповедник. Его лицо раскраснелось, влажные губы блес­тели. —Я знаю эту несчастную, и мне кажется, что мы узнаем больше, если я займусь ею лично.

Отец Бейли стоял около стола, на котором была распята Чантория. Он сбросил свою роскош­ную мантию и золотые плавки и остался нагим, если не считать высоких белых сапог и усыпанных драгоценностями колечек, которые украшали его гениталии. Эти колечки поблескивали и перели­вались в полутемном подвале.

— Выведите ее на улицу, — повторил брат Ис­купитель и повернулся к выходу.

Отец Бейли был глубоко возмущен бесцере­монностью своего гостя, но даже он не мог поз­волить себе перечить представителю столь могу­щественной организации. Чанторию выволокли из подвала на улицу, где уже собралась бесную­щаяся толпа. Там ее приковали за запястья к задку паланкина, после чего брат Искупитель хлестнул носильщиков и поехал прочь.

37

После ареста в Изразе Траффорд был переправ­лен на специальном катере в штаб-квартиру инк­ визиции на Лондонском озере. Это учреждение, внушающее всем такой страх, что о нем говорили только шепотом, располагалось в здании, которое было когда-то самым величественным городским собором. Теперь его называли Большой Буб, пос­кольку оно очень напоминало искусственно уве­личенную женскую грудь.

Нижняя часть собора пустовала, ибо нахо­дилась во власти капризных приливов и отливов Темзы. Футах в шестидесяти над максимальным уровнем воды было построено укрепленное бетон­ное перекрытие, а на нем соорудили целый лаби­ринт камер и офисов. Хотя огромное подкупольное пространство было теперь свободно далеко не полностью, оно все же до некоторой степени со­хранило свои акустические свойства, и, ступив под своды собора, Траффорд услышал, как под ними отдаются эхом стоны и вопли истязуемых.

Его провели по дуге гигантской окружности мимо множества камер — каждая из них заключала в себе искалеченное, хнычущее существо, которое когда-то было человеком, — и втолкнули в ком­нату, оборудованную для пыток. Траффорд увидел дыбу, цепи, крюки и клети, пылающую жаровню, на которой лежали железные тавро для клейме­ния грешников, ножи, трубки, клинья, щипцы, вертелы, плоскогубцы и прочие инструменты, о жутком назначении которых он мог только до­гадываться.

В комнате уже находились шестеро: страж, мо­гучий тюремщик, раздувающий мехи под жаров­ней, двое подручных у валиков дыбы, инквизитор в клобуке и, наконец, женщина с обритой голо­вой, висящая без сознания на ржавой железной решетке. Она была обнажена, если не считать баг­ряного комбинезона из запекшейся крови. Траф­форд с содроганием узнал в ней Чанторию.

— Добро пожаловать, Траффорд, — сказал инквизитор, снимая клобук. — Меня зовут брат Искупитель. Храм назначил меня инквизитором вашего прихода. На моем лице вы можете видеть надпись 'Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе', — и нет на свете другого лица, которое выражало бы столь же неоспоримую истину. Ваша жена сообщила нам, что вы любите издеваться над детьми.

Траффорд попытался отрешиться от страш­ного зрелища, которое открылось его глазам, и спокойно все обдумать. В Госбанде ему не ска­зали, в каком именно преступлении против веры он обвиняется, но поскольку Чантория тоже по­пала сюда и поскольку инквизитор упомянул об издевательствах над детьми, можно было с боль­шой долей вероятности предположить, что при­чина его ареста — вакцинация Мармеладки Кей­тлин.

Хотя живот ему сводило от ужаса, Траффорд увидел в этом проблеск надежды: ведь это значило, что здесь могут ничего не знать о его связях с гу­манистами. Конечно, его казнят за то, что он сде­лал дочери прививку, но теперь, когда Мармеладка Кейтлин умерла, Траффорд уже не боялся смерти. Боли — да, но не смерти. Теперь Траффорду были небезразличны только Сандра Ди, которую он любил, да еще его глубокая вера в гуманизм и жи­вительную силу разума. Единственным долгом, который у него остался, было защитить все это, и в его мозгу мгновенно сложился план действий. Раз они знают о вакцинации, то первой их задачей будет выяснить, как (или, по крайней мере, кем) она была проведена. Поэтому Траффорд решил не называть имени Кассия до тех пор, пока его ор­ганизм не откажется терпеть пытки, и надеяться, что брат Искупитель не заподозрит о наличии у него других секретов и не станет менять линию допроса.

— Все, что я сделал, я сделал один, — сказал он. — Ни моя жена, ни мои знакомые не имеют к этому никакого отношения.

— И что же вы сделали, Траффорд? — осведо­мился инквизитор.

— Мне нечего вам сказать.

— Ах, так значит, это секрет? — спросил брат Искупитель. — Чантория рассказала мне, что вы умеете хранить секреты. Это правда?