Мне было бы интересно послушать, что Ахилл говорил черепахе, пытаясь ее догнать, ведь времени у него было достаточно, пусть я и не люблю слово «вечность» — умолял ее остановиться? дать ему короткую передышку — только восстановить дыхание, пожалуйста, пожалуйста? или светски восхищался упругостью песка и свежестью муссонов?
Не понимаю, как можно читать Кэрролла по-русски, своих учеников я учу английскому только для того, это я обычно сообщаю на первом уроке, только для того, чтобы они прочитали Алису в стране чудес на нужном языке.
Спасибо, мисс Ирина, отвечают они.
На нужном языке.
Полчаса назад мы расстались с тобой, ты честно смотрела на меня темными глазами, ты говорила, что просто необходимо взять какие-то вещи из дома, документы, диплом, ты обернешься за час-полтора, и лучше мне обождать тебя здесь, на площади.
Я не знаю, вернешься ли ты.
Но остановилась на площади, ее называют «тарелка» окрестные жители, правильно называют — такая круглая, с богатым внутренним содержанием в виде общественного туалета, в который я как раз и намереваюсь спуститься.
Выхожу из машины. Ритуально пищит сигнализация.
На улице неплохо, совсем нежарко. И уж точно не пахнет горелым, я усмехаюсь. Нет, я ухмыляюсь, наверное.
И еще я хохочу, очень громко.
— Девушка, вам плохо? Плохо? — суетливо и участливо спрашивает неопрятная старушка с редкими, длинными волосами на подбородке и щеках. — Вы так плачете! Так плачете! Что, что вы говорите? Не слышу…
Отец, мать.
Розалия.
Лилия, Маргарита, Роза.
Клаус.
Кот.
Ахилл, черепаха.
Кэрролл, Борхес.
Ты, дорогая, ты.
И опять ты.
Всегда ты.
Простите все.
добавить комментарий…
— Юля, ты молчишь уже третий час, или даже четвертый час.
— Я думаю.
— О чем, душа моя?
— Вспоминаю дурацкий младенческий случай.
— Расскажи мне.
— Мне было лет шесть, наверное, и вот к маме зашла соседка, ее звали тетя Зоечка, именно тетя Зоечка, не знаю почему. Моложавая такая была тетка лет сорока с небольшим, завитые волосы, всегда надушена. И вот она пьет чай с каким-то свежим вареньем, потому что лето, и я ее запросто так спрашиваю: «Тетя Зоечка, а что же, ваша Анька теперь настоящая проститутка?»
Тетя Зоечка подхватывается и в страшном гневе убегает прочь, жаловаться всем, что ее честную дочь Аньку обзывают проституткой. А я просто почему-то была твердо уверена, что девочка, закончившая школу, но не поступившая в институт, называется проституткой.
— Смешная ты. Чаю выпьем?
— Давай попозже, а? Я бы пива выпила лучше.
— Нету у меня пива, прости, пожалуйста.
— Эх ты, математик, а пива нету.
— Я исправлюсь, душа моя, обещаю. А почему ты вспомнила свою замечательную историю про тетю Зоечку?
— Понимаешь, я в детстве была уверена, что свое определение есть у всего-у всего. Вот и девушка, не поступившая в институт, должна непременно как-то официально называться, например — проституткой. И потом, после детства и любого отрочества. Каждому явлению старалась подобрать название.
— Договориться о терминах?
— Да, наверное. Озаглавить ситуацию. А вот что случилось в Доме… Не знаю. Не знаю, что! Невозможно дать имя произошедшему. Розалия мертва. Как она боролась за каждый глоток воздуха, за каждое утро, за каждый день, зубами вгрызалась в жизнь, ногтями вцарапывалась!
— Да, душа моя, не переживай так.
— Не надо только говорить, что она — старый немощный человек, будто бы это что-то меняет.
— Я и не собирался.
— Квартирант погиб. Марго рылась вчера в документах Розалии Антоновны, оказывается, та с самого начала знала, что его фамилия — Пасечник.
— Ну и что? Нормальная хохляцкая фамилия. Добрая такая. Трудолюбивая. Пасечник.
— Да, да, ты просто не в курсе! Это непросто все, сестры и сами-mo толком пока ни в чем не разобрались, но копаются, особенно Марго. Так вот, квартирант Пасечник — внук бывшей домработницы семьи. У них были очень близкие отношения. Домработница как раз вместе с каким-то великим множеством своих детей и жила во Флигеле. Поэтому-то Розалия Пасечнику и сдала Южную веранду, как почти что родственнику, она ведь никогда раньше… Представляешь?
— Ну, в общем, да. Внук домработницы. Объявился. Уговорил старушенцию сдать ему с женой комнату.
— Да. Только она не жена ему. И вообще — никто. А наоборот, любовница «англичанки» Ирины, которая в прошлом и спалила Флигель, равно как и родного отца.
— Ирина, я смотрю, просто какая-то девочка со спичками.
— Сестер жалко. Розка в больнице до сих пор.
И неизвестно еще… Как и что. Дом не был застрахован. Милиция замучила.
— А мне вот больше Пасечника жалко. Попал, как кур в ощип, как сказала бы Лилька. Откуда он вообще здесь нарисовался-то, бедолага?
— Я так поняла, Ирина давно собирала информацию обо всех, как-либо причастных к Дому.
И когда твердо решила идти войной, привлекла к этому делу вот как раз Пасечника. Было известно, что Розалия Антоновна никогда не берет жильцов…
— И приставила к нему свою куклу-любовницу?
— Ну да, чтобы не вводить в курс дела. А просто — очаровать, заинтересовать, использовать.
— А сейчас-mo они где, подружки Смерти?
— Неизвестно. Кукла удрала, бросив беспомощного Пасечника, очевидно, он потерял сознание, отравившись продуктами горения, еще окончательных ответов от экспертизы нет. Да, удрала, а
