В камере судьи Алонзо Морфи синел уютный полумрак.
Соломенные циновки на окнах были спущены до самого низа, и свирепые лучи не проникали в комнату. Войдя в нее с яркого света, можно было подумать, что в ней темно, но, как только глаза привыкали, становилось понятным, что горбатый клерк в углу, за высокой конторкой, скрипит пером, не требуя лампы. В расстегнутом жилете, без должностного своего парика судья Морфи сидел за столом, задумчиво глядя на шкаф, в котором поблескивали золоченые корешки юридической премудрости.
Пахло в камере, как и во всех канцеляриях мира, чернилами, сукном, бумажной пылью и еще чем-то неуловимо противным. Рослый полисмен с каменной неподвижностью сидел у дверей.
Сквозь окно из находившейся во мраке кутузки неслась бесшабашная песня какого-то пьяницы. Но судья ее не слышал.
Доброе круглое лицо его было немного грустно. На столе перед судьей лежал переплетенный в свиную кожу томик Светония «Жизнеописание двенадцати цезарей». Судья любил классиков нежной любовью, но сегодня мысли его были далеко.
Потомок старинной и знатной креольской семьи испано-ирландского происхождения, судья Алонзо прожил всю свою жизнь в южных штатах – Луизиане и Южной Каролине. Его дед, капитан Майкл Мэрфи, ирландец на испанской службе, переселился из Севильи в Новый Свет, в город Чарльзтоун в Южной Каролине. Фамилия Мэрфи никак не поддавалась испанскому произношению и вскоре превратилась в «Морфи».
Сын Майкла, дон Диэго, был генеральным консулом испанской короны во всех южноамериканских штатах. В доме судьи и сейчас висела на стене в дубовой раме жалованная грамота, сделавшая дона Диэго испанским консулом на юге Соединенных Штатов. Она была датирована 1795 годом и подписана доном Хозе Хауденес, премьер-министром испанской короны.
«…Через несколько месяцев, – думал судья, – мне исполнится пятьдесят лет. Пятьдесят лет! А сделано так мало, так непозволительно мало… Жизнь прожита, а каковы ее итоги? Что ж, пожалуй, они не так уж плохи. Я выбран членом верховного суда штата Луизиана еще десять лет назад. Я мог бы заседать не в камере городского суда, а в пышном трибунале с часовыми у дверей. Но именно этого-то я и не хочу! Я люблю свою камеру и знаю, что принесу здесь гораздо больше пользы своему народу и своей стране… А дети? Дети – это тоже итог, но подводить его еще рано. Старшая дочь замужем, судьба ее определена. Правда, этот Джон Сибрандт…»
Судья поморщился и сердито отодвинул Светония. Даже себе самому он неохотно признавался в том, что терпеть не может своего энергичного и делового зятя.
«…Эллен – совсем еще малышка. Эдуард – хороший мальчик, спокойный и разумный, с хорошим будущим. А Пол…» Пол всегда тревожил отцовское сердце судьи. В одиннадцать лет характер должен постепенно обрисовываться, а что он видит у Пола? Огромные способности ко всему, почти невероятную память. Но у него часты внезапные вспышки.
Грубые голоса послышались на крыльце. Судья встрепенулся, и выражение его лица привычно стало деловито-строгим.
Он быстро надел висевший рядом напудренный парик и застегнул жилет на все пуговицы.
Дверь распахнулась. Вслед за синим мундиром полисмена ввалилась процессия, успевшая пополниться в пути свидетелями и любопытными.
– Ваша честь! Справедливости, ваша честь! Проклятый негр! Я расскажу!.. Нет, я!.. – закричали все сразу, но судья сильно пристукнул молоточком по столу. Наступила тишина.
– Здесь не базар, джентльмены! – внушительно сказал судья. – Докладывайте, О'Хара.
– Избиение негра, ваша честь, – пробасил О'Хара.
Пострадавший налицо. Причины неизвестны. Обвиняемый – Пэт Донован, колбасник. Вот этот самый…
Судья снова стукнул молотком и сказал торжественно:
– Итак, мистер Пэт Донован, колбасник, расскажите суду все по порядку.
Ирландец рванулся к столу.
– Я хотел бы знать, ваша честь, – заорал он, брызгая слюной. – Я хотел бы знать, в Америке мы живем или нет?
– Не отвлекайтесь, мистер Донован, прошу вас.
– Не буду. Приходит ко мне в лавку этот чертов негр, – а лавка, заметьте, не для негров! – и нахально просит отрезать ему фунт колбасы. Деньгами звенит – украл, наверное, черная образина. В лавке – никого, я и отрезал…
– Ошибка, мистер Донован.
– Я же сказал, в лавке никого не было, судья. А он, собачья морда, понюхал колбасу – понюхал, что твоя леди! – и говорит: «Нет, не нужно мне такой колбасы, верните мне мои деньги». Я, ваша честь, прямо онемел! Ах так! – говорю… – А в какой мы стране живем, это ты знаешь?.. Деньги тебе обратно? А вот… а вот… Ирландец замахал руками.
– Благодарю вас, мистер Донован, достаточно, – ласково сказал судья.
– Нет, ваша честь, это еще не все! А почему полисмен О'Хара вцепился в меня, а не в негра? Я жаловаться буду, ваша честь!..
– Так было дело, парень? – обернулся судья к негру. Тот, всхлипывая, кивнул.
– Так. Свидетели подтверждают?
– Да, ваша честь… Все правильно, ваша честь… Такой уж наглый негр, ваша честь…
– Откуда ты приехал, парень? – спросил судья. – Ты, конечно, не здешний?
– Я с Севера, ваша честь. Вчера приехал по реке, – тихо ответил негр.
– Достаточно!
Судья встал и молоточек его ударил по столу в третий раз. Лицо судьи теперь не казалось добродушным.
– Именем штата Луизиана! Суд четвертого участка города Нового Орлеана рассмотрел дело на основе законодательства нашего штата. Пишите, Питерс…
Клерк за конторкой прилежно заскрипел пером.
– Суд решил: Патрика Донована, колбасника, за избиение негра, шум и драку в общественном месте оштрафовать на тридцать долларов в пользу потерпевшего. При отказе от уплаты заменить штраф арестом с выполнением работ по благоустройству города сроком на шестьдесят дней.
Судья сел. Ирландец краснел и бледнел со скоростью хамелеона. Свидетели ошарашенно переглядывались.
– Это грабеж!!! – взорвался колбасник, но молоточек судьи снова поднялся над столом.
– Осторожнее, Донован! – ласково сказал судья. – Еще слово – и получите пятьдесят за оскорбление суда. Питерс, записали? О'Хара, решение вошло в силу, прошу вас…
О'Хара шагнул к колбаснику и осведомился любезно:
– Угодно вам уплатить штраф, мистер Донован? Трясясь от ярости, ирландец достал засаленный кошель.
– Берите, подавитесь моими деньгами…
Он выложил на стол три золотые монеты и выскочил на улицу как ошпаренный.
– Черт вас подери, судья Морфи! – заорал он оттуда. – Есть в этой стране и другие суды, кроме вашей паршивой камеры! Суд Линча придуман не для одних чернокожих! Он годится и для тех, кто за них чересчур заступается! И пусть я съем свои уши…
В дверях показался синий мундир, и вопли ирландца, удаляясь, затихли в уличной пыли.
Судья Морфи снял парик и засмеялся. Свидетелей уже не было. Избитый негр сидел, прижавшись, в углу.
– Возьми деньги, парень, и ступай домой, – сказал судья. – Да постарайся не попадаться на глаза мистеру Доновану, а то в другой раз О'Хара может и опоздать… Иди домой и помни, что ты на Юге. Южнее не бывает… Здесь Миссисипи впадает в Мексиканский залив, понятно? Не забывай этого никогда.
