оказались на парижском вокзале.
Эдж бывал в Париже не один раз и знал его не хуже парижского гамена. Молча и таинственно он повел Пола к Пале-Роялю мимо массивного «Театр Франсэ». Он вел его в историческое кафе «Де ля Режанс», без посещения которого не может обойтись ни один шахматист, заброшенный судьбой в чудесную французскую столицу.
По словам Эджа, до открытия кафе Парижа не существовало вообще. Весь Париж – огромное сплошное кафе, или десять тысяч маленьких кафе, делящихся по неуловимому для глаза иностранца признаку. Так, кафе «Поль Никэ» – это кафе старьевщиков, «Тортони» принадлежит политиканам, выбегающим на полчасика из прокуренного насквозь Бурбонского дворца…
Кафе «Де ля Режанс» стоит особняком, оно самое старое кафе в Париже. В его стенах играли в шахматы Вольтер, Жан-Жак Руссо, герцог Ришелье, маршал Саксонский, Бенджамин Франклин, Максимилиан Робеспьер и Наполеон Бонапарт…
Эдж открыл дверь – и Пол сначала не увидел ничего, кроме сизого облака табачного дыма. Пахло одновременно дорогими сигарами «Режи» и дешевым, солдатским табаком «Капораль».
За прилавком командовал чернобровый толстяк геркулесовского телосложения – это был хозяин, папа Морель, по кличке «Носорог».
Столики кафе стояли так близко друг к другу, что между ними приходилось протискиваться с трудом. За некоторыми играли в шахматы, за другими – в шашки, карты и домино.
Одновременно шла жаркая битва на двух биллиардных столах, окруженных игроками, оравшими во все горло.
Вообще гвалт стоял невероятный.
– Как могут они здесь играть? – с ужасом спросил Пол.
– Принюхались, привыкли! – философски ответил Эдж.
Он обратился к даме, помогавшей Носорогу за прилавком. Дама любезно сообщила, что мсье Гаррвитц, к сожалению, отсутствует. Он уехал по делам в Валансьенн, но должен вскоре вернуться специально для того, чтобы играть со знаменитым мьсе Морфи.
– А кто такой этот Морфи? – спросил Эдж.
– Как, вы не знаете? Это знаменитый американский игрок, непобедимый и загадочный. Он обыграл весь Лондон, и мы ждем его сюда со дня на день! Мсье Арну де Ривьер ездил вчера встречать его на вокзал, но не встретил – какая жалость!
Пока Эдж разговаривал с дамой, Пол отошел от прилавка и пошел по всем комнатам знаменитого кафе.
Здесь говорили на всех европейских языках. В одном углу кучка итальянцев спорила самозабвенно, но вполне дружелюбно, без тени неприязни. На одном из биллиардов играла компания русских. Американцы, англичане, немцы, датчане, шведы, греки, испанцы болтали, смеялись и спорили, превращая кафе в многоязыкий Вавилон.
Кое-где сидели журналисты, представлявшие многие газеты Европы. Человек из любой страны мог получить у них сведения о своей родине. Здесь были представлены все слои общества, присутствовали военные от полковника до рядового. Несколько священников казались попавшими сюда случайно, прекрасно одетые субъекты аристократического вида сидели бок о бок с обыкновеннейшей служилой мелюзгой.
Кафе «Де ля Режанс» открывалось ежедневно в восемь часов утра, но до полудня в нем не было ничего интересного. Постоянные утренние посетители быстро выпивают свой кофе и исчезают до завтрашнего утра. С полудня публика начинает прибывать, к двум часам кафе наполняется до отказа и остается таким до полуночи.
Кафе состояло из двух залов, выходящих окнами на Рю Сент-Онорэ. В большом зале курение не запрещалось, там оно успело стать стихийным бедствием. Зато в меньшем зале оно находилось под строжайшим запретом. Это помещение было отлично обставлено, на потолке во всех четырех углах имелись щиты с именами Филидора, Дешапеля и Лабурдоннэ. Четвертый щит пока был пуст, но позднее владелец кафе приказал вырезать на нем имя Пола Морфи.
Разгуливая по залам, Пол установил, что над ними имеется еще одно помещение для игры в шахматы – там работает кружок любителей «Серкль дэз Эшек».
Никто не знал Пола в лицо. Он побродил между столиками, мигнул Эджу и вышел с ним на улицу.
На следующий день, как только Эдж назвал имя вновь прибывшего, поднялась буря восторга. Десятки людей тесно окружили Пола, все стремились пожать ему руку, похлопать по плечу, одарить звонким комплиментом… Пол понял: победитель англичан пользовался большим почетом здесь, в кафе «Де ля Режанс».
Человек с огромной шевелюрой, пышным галстуком и эспаньолкой вскочил на стул.
Брызжа слюной, красиво жестикулируя, он заговорил о мсье Морфи – наполовину французе, о мсье Морфи – славе и гордости Нового Света.
– Кто этот господин? – тихо спросил Пол у благоговейно слушавшего соседа.
– Как, вы не знаете? – поразился тот. – Это мэтр Бошэ, журналист и адвокат, первый говорун Палаты и… и личный враг императора![7] – Он таинственно поднял палец.
«Бедняга император!» – подумал Пол, глядя на говорившего, на его бородку и жесты.
Наконец мэтр Бошэ устал. Картинно откинув сальные кудри» он слез со стула, склонился перед Полом и римским жестом указал ему на шахматный столик. Пол сел. Его первой жертвой стал некий мсье Лекривэн, за ним – мсье Журну, за ним – мсье Гибер, Прети, Деланнуа, Сегэн и другие…
Получая вперед пешку и два хода, мсье Лекривэн сделал две ничьих из шести или семи быстрых партий. Остальные проиграли все. Наконец приехал один из сильнейших игроков Парижа – журналист Жюль Арну де Ривьер. Ему достались белые, он так научно разыграл испанскую партию, что Полу не удалось получить никакого преимущества, и партия закончилась вничью.
Рисковать своим успехом Арну де Ривьер не захотел, и шахматисты посидели еще некоторое время, разговаривая о Даниэле Гаррвитце, который должен был вернуться в субботу в Париж.
На свете не было человека, который столько играл бы в шахматы, сколько играл Гаррвитц. Он проводил в кафе «Де ля Режанс» не менее двенадцати часов в сутки, играя на ставку с кем угодно.
Он числился младшим компаньоном книгоиздательской фирмы, но делами ее почти никогда не занимался. Его рабочий день начинался в кафе «Де ля Режанс» в полдень и заканчивался в полночь.
Завсегдатаи не любили играть с Гаррвитцем: они жаловались, что «Гаррвитц слишком любит выигрывать», что он никому не хочет давать справедливой форы, чтобы не прогадать при расчете.
Словом, Гаррвитцу в кафе отдавали должное как сильному шахматисту, но не любил его никто. У него были сторонники, но не было друзей, а его жертвами обычно бывали случайные новички. Пожалуй, Гаррвитц был первым и единственным шахматистом-профессионалом того времени. Даже Стаунтон им не был. Лишь в юности он, в рубашке, расшитой шахматными фигурами, проводил все свое время в лондонском «Диване». Став старше, он занялся изучением Шекспира и отводил шахматам лишь немногие часы своей рабочей недели.
Веселый Сент-Аман был журналистом, а на шахматы смотрел лишь как на приятное времяпрепровождение.
Иоганн Левенталь, шахматный редактор и журналист, также не отдавал много времени практической игре. Бывая в лондонских клубах, он очень редко играл на ставку. Адольф Андерсен преподавал математику в бреславльской гимназии и не имел в своем городе подходящих партнеров. Дипломатическая карьера блестящего берлинца Гейдебранда фон дер Лаза поглощала всю его энергию. Боден, Бэрд, Мэдлей, Уокер, Монгредьен, Слоус, Киппинг и Ларош были заняты своими коммерческими делами и поездками. Лэве составил состояние на своем доходном отеле, Горвиц писал картины, Клинг преподавал музыку. Ни один из них не был профессиональным шахматистом и не считал себя им.
Быть может, именно потому Полу так хотелось сыграть с Даниэлем Гаррвитцем, первым профессионалом среди всех его партнеров.
Гаррвитц на самом деле приехал в субботу.
Он оказался щуплым человечком с огромным лысеющим черепом и черными маленькими проницательными глазками.
Держался он надменно и неприятно. Когда они с Полом встретились в кафе и Пол предложил сыграть
