возобновятся! Проклятый Двинский!
– Прощайте, Александр Михайлович! – сказал Днепровский. – Что прикажете сказать моей Надежде Васильевне? Я думаю, можно ее порадовать: вам, кажется, лучше.
Днепровский и князь вышли, барон заговорил со мною не помню о чем, но когда снег заскрипел под полозьям тяжелого возка и вслед за ним съехали со двора парные сани князя Двинского, барон подбежал к дверям моего кабинета, растворил их и сказал торопливо:
– Скорей, Надежда Васильевна, скорей!.. Не надобно мешкать ни минуты!
Едва живая, бледная, как мертвец, Надина вышла из кабинета.
– Я догадываюсь, – продолжал барон, – вы пришли сюда пешком, Надежда Васильевна. Ступайте в моих санях, и я вам ручаюсь, что вы будете в вашей спальне, разденетесь и успеете лечь в постель прежде, чем Алексей Семенович приедет домой.
– Ах, барон! – прошептала Надина. – Вы избавитель мой!..
– После, после!..
Через несколько секунд сани барона Брокена промчались по улице, и он вошел опять ко мне в комнату.
– Ну, счастливо мы отделались! – сказал барон, садясь на мою постель.
– Ах, как я тебе благодарен, мой друг! – вскричал я. – Если б не ты…
– Да, я приехал в пору.
– Но скажи, как ты мог так скоро найтись?..
– А вот как. Я заехал к тебе из любопытства: мне хотелось узнать, ошибся ли я в моих догадках или нет. Вдруг вижу, у тебя на дворе экипаж Днепровского и князя. «Вот беда! – подумал я. – Ну, если Надежда Васильевна у него?» Я вошел потихоньку в твою гостиную, подслушал ваш разговор и, кажется, явился очень кстати, чтоб выручить тебя из беды. Ну, Александр, надобно сказать правду, ты вовсе не умеешь владеть собою: на тебе и до сих пор лица нет. А какое лицо было у бедного Алексея Семеновича, когда я вошел в комнату! И теперь не могу вспомнить без смеха!.. Волосы дыбом, глаза выкатились вон, вся рожа на сторону!.. Ах, батюшка! Вот уж никак не ожидал! Я думал, что он самый добрый и смирный муж. Прошу покорно! Да, этот Днепровский настоящий Отелло!.. Ну, Александр, надобно быть осторожным. Умный человек не так опасен: он шуметь не станет, но ревнивый дурак – беда! С ним никак не уладишь, пойдет кричать на всех перекрестках, что его Жена изменница, что у нее есть любовник, над ним станут смеяться, это правда, да будет ли забавно Надежде Васильевне и весело тебе?.. А все этот Двинский!.. Что он помучил вас в маскараде, это еще извинительно, но ссорить жену с мужем, стараться ему открыть глаза – фи, какая гадость! Это низко, подло!.. Послушай, Александр, надобно порядком проучить этого князя.
– Проучить! Да, как? Не сам ли ты, барон, говорил мне, что если я буду иметь какую-нибудь историю с князем, то вся Москва закричит…
– Да, правда! Тебе нельзя, а должно непременно зажать рот этому негодяю. Знаешь ли что? Если хочешь, я возьму на себя этот труд.
– Ты?
– Да! Я заставлю его молчать.
– Смотри, барон, не ошибись: Двинский не трус.
– Так что ж? Можно заставить и храброго человека быть скромным: мертвые молчат, мой друг.
– Что ты говоришь, барон, – вскричал я с ужасом.
– Что, опять испугался? Да не бойся, Александр, я не убью его из-за угла камнем, не зарежу на улице, не задушу сонного! Зачем? Когда можно достигнуть той же самой цели, не нарушая условий общества. Я застрелю его при свидетелях, с соблюдением всех форм, всех приличий, без которых, разумеется, благовоспитанному человеку нельзя никак убить своего противника.
– Ты хочешь его вызвать на дуэль?
– Да.
– Но к чему ты придерешься?
– К чему? Вот о чем хлопочет! Трудно найти причину для дуэли! Не так взглянул, вот и все тут!
– Да почему ты думаешь, что не он тебя убьет?
– Меня, – повторил с улыбкою барон. – Не беспокойся, я совершенно уверен в противном. Скажи только мне, что
– Но князь тебя ничем не обидел, за что ж ты сделаешься его убийцею?
– Не я, мой друг! Я просто орудие, которым ты можешь располагать по своей воле. Прикажи – и завтра же князь уймется врать, да и пора: поврал довольно.
– Нет, барон, во всяком случае, убить человека ужасно, но употребить для этого своего приятеля, а не самому стать против него грудью, убить его хладнокровно, не подвергая себя никакой опасности, – нет, нет! Это дело разбойника, а я никак не решусь на такой гнусный поступок.
– То есть, – прервал барон, – если б ты, так же как я, в тридцати шагах попадал без промаха в туза и должен был бы стрелять первый, то не стал бы драться на пистолетах?
– Нет!
– О, великодушный юноша! Жаль! Опоздал ты родиться. В старину тебя поставили бы рядышком с Баярдом, а теперь, не прогневайся, любезный друг, мы все народ грамотный, все знаем «Дон Кихота»… Впрочем, это твое дело, хочешь, чтоб я избавил тебя от этого князя – изволь! Не хочешь – воля твоя! Только смотри, он наделает вам хлопот. Чу!.. Вот, кажется, воротились мои сани… да, точно! Теперь отправлюсь к Днепровским. Я уверен, что Алексей Семенович нашел свою Надежду Васильевну в постели,
