– Как же! Я вчера встретился с ним на боярском дворе, да не успел двух слов перемолвить: его вели к боярину.
– Зачем?
– Не знаю; мне только проболтался один пьяный слуга, что Кирше большая честь была: боярин подарил ему коня и велел приказчику угощать его, как самого себя.
– Что б это значило?
– Кто его знает; уж не остался ли служить у боярина? Товарищами у него будут всё сорванцы да разбойники, он сам запорожский казак, так ему житье будет привольное; глядишь – еще боярин сделает его есаулом своей разбойничьей шайки! Рыбак рыбака далеко в плёсе видит!
– Нет, Алексей, Кирша добрый малый; он не может быть разбойником; и после того, что он для меня сделал…
– А что такое он сделал? Он был у тебя в долгу, так диво ли, что вздумал расплатиться? Ведь и у разбойника бывает подчас совесть, боярин; а чтоб он был добрый человек – не верю! Нет, Юрий Дмитрич, как волка ни корми, а он все в лес глядит.
Юрий не отвечал ни слова; погруженный в глубокую задумчивость, он старался не помышлять о настоящем, искал – но тщетно – утешения в будущем, и только изредка воспоминание о прошедшем услаждало его душу. Милославский был свидетелем минутной славы отечества; он сам с верными дружинами под предводительством юноши-героя, бессмертного Скопина, громил врагов России; он не знал тогда страданий безнадежной любви; веселый, беспечный юноша, он любил бога, отца, святую Русь и ненавидел одних врагов ее; а теперь… Ах! сколько раз завидовал он участи своего полководца, который, как будто б предчувствуя бедствия России, торопился украсить лаврами юное чело свое и, обремененный не летами, но числом побед, похоронить вместе с собою все надежды отечества!
Наши путешественники, миновав Балахну, от которой отчина боярина Кручины находилась верстах в двадцати, продолжали ехать, наблюдая глубокое молчание. Соскучив не получать ответов на свои вопросы, Алексей, по обыкновению, принялся насвистывать песню и понукать Серко, который начинал уже приостанавливаться. Проведя часа два в сем занятии, он потерял, наконец, терпение и решился снова заговорить с своим господином.
– Пора бы нам покормить коней, – сказал он. – В Балахне ты не хотел остановиться, боярин, и вот уже мы проехали верст пятнадцать, а жилья все нет как нет.
– Мне кажется, вон там… подле самого лесу… Ты зорок, Алексей, посмотри: не изба ли это?
– Нет, Юрий Дмитрии: это простой шалаш или стог сена, а только не изба.
– Не ошибаюсь ли я? Мне кажется, подле этого шалаша кто-то стоит… Видишь?
– Вижу, боярин: вон и конь привязан к дереву… Ну так и есть: это стог сена. Верно, какой-нибудь проезжий захотел покормить даром свою лошадь… Никак он нас увидел… садится на коня… Кой прах! Что ж он стоит на одном месте? ни взад, ни вперед!.. Он как будто нас дожидается… Полно, добрый ли человек?.. Смотри! он скачет к нам… Берегись, боярин!.. Что это? с нами крестная сила! Не дьявольское ли наваждение?.. Ведь он остался в отчине боярина Шалонского?.. Ах, батюшки-светы!.. Точно, это Кирша!
– Подобру ли, поздорову, Юрий Дмитрич? – закричал запорожец, подскакав к нашим путешественникам.
– Эк тебя нелегкая носит! – сказал Алексей. – Что ты, с неба, что ль, свалился?
– Нет, товарищ, не с неба свалился, а вырвался из ада, – отвечал запорожец, повернув свою лошадь.
– Мы думали, что ты остался у боярина Шалонского, – сказал Юрий.
– Он было хотел меня задержать, да Кирша себе на уме! По мне лучше быть простым казаком на воле, чем атаманом под палкою какого-нибудь боярина. Ну что, Юрий Дмитрич, – вам, чай, пора дать коням вздохнуть?
– Доедем до первой станции, так остановимся.
– Отсюда близехонько есть небольшой выселок – вон там… за этим лесом. Я боялся вас проглядеть, так стоял постоем на большой дороге.
– И, как видно, не больно исхарчился, любезный, – примолвил Алексей. – Смотри, как растрепал стог сена! Навряд ли хозяин скажет тебе спасибо.
– А вольно ж ему ставить стога на большой дороге, – отвечал хладнокровно запорожец.
– Скажи, Кирша, – спросил Юрий, – за что ты попал в милость к боярину Кручине?
– За то, что взялся не за свое дело.
– Как так?
– А вот как, Юрий Дмитрич: я был смолоду рыбаком, не знал устали, трудился день и ночь; раз пять тонул, заносило меня погодою к басурманам; словом, натерпелся всякого горя, а деньжонок не скопил. Пошел в украинские казаки, служил верой и правдой гетману, рубился с поляками, дрался с татарами, сносил холод и голод – и нечего было послать моим старикам на одежонку. Записался в запорожцы, уморил с горя красную девицу, с которой был помолвлен, терпел нападки от своих братьев казаков за то, что миловал жен и детей, не увечил безоружных, не жег для забавы дома, когда в них не было вражеской засады, – и чуть было меня не зарыли живого в землю с одним нахалом казаком, которого за насмешки я хватил неловко по голове нагайкою… да, к счастию, он отдохнул. Потом таскался два года с польским войском, лил кровь христианскую, спас от смерти пана Лисовского, – и все-таки не разбогател. А вздумал однажды на роду прикинуться колдуном – так мне за это дали три золотых корабленика да этого аргамака, которому, веришь ли, Юрий Дмитрич, цены нет, – примолвил Кирша, лаская своего борзого коня и поглядывая на него с нежностию страстного любовника.
– Что за вздор! – сказал Юрий. – Как ты мог прикинуться колдуном?
– И, боярин! мало ли чем прикидываются люди на белом свете, да не всем так удается, как мне. Знаешь ли, что я не на шутку сделался колдуном и, если хочешь, расскажу сейчас по пальцам, что у тебя на душе и о чем ты тоскуешь?..
– Мудрен бы ты был, если б отгадал.
– А вот увидишь.
Кирша посмотрел на него пристально и продолжал:
– Боярин! тебя сокрушила черноглазая красавица – не правда ли?
Юрий поглядел с удивлением на запорожца.
– Что ты, боярин, слушаешь этого балясника? – сказал Алексей. – Большое диво отгадать, когда я сам ему об этом проболтался!
– Что дашь, боярин, – продолжал запорожец, не слушая Алексея, – если я скажу тебе, кто такова родом и где живет теперь твоя чернобровая боярышня?
– Перестань шутить, Кирша!
– Я не шучу, Юрий Дмитрия: ты видал ее в Москве, в соборном храме Спаса на Бору.
– Вот те раз! – вскричал Алексей. – Да этого я ему не сказывал! Видит бог, не сказывал! От кого ты узнал?..
– То ли еще я знаю! Вот ты, Юрий Дмитрич, не ведаешь, любит ли она тебя, а я знаю
– Возможно ли? – вскричал Милославский, остановя свою лошадь.
– Да, боярин; она по тебе сохнет пуще, чем ты по ней.
– Итак, она еще не замужем?
– Нет.
– Но кто она? где живет? как ты мог узнать?.. Говори, говори скорее!..
– И сердце твое не чуяло, что ты ночевал с ней под одной кровлею?.. Она дочь боярина Кручины- Шалонского.
– Невеста пана Гонсевского? – вскричал Алексей.
– Невеста, а не жена.
– Дочь боярина Кручины!.. – прошептал Юрий, побледнев, как приговоренный к смерти. – Боярина Кручины!.. – повторил он с отчаянием. – Итак, все кончено!..
– Нет, не все, Юрий Дмитрич! Мало ли что может случиться? И если тебе суждено на ней жениться…
