и на здешние земли. Правда, говорили, что Дор в свою очередь тоже захвачен своим южным соседом, где порядки более мягкие, но здесь это чувствовалось слабо. Единственно, что официально рабовладение было запрещено, но существовало немало обходных путей для закабаления любого человека. Про свою семью Релио узнать ничего не удалось, а выяснять напрямую он не рисковал.
Еще в конце лета они с Хальдрой присмотрели в горах старый, но еще крепкий домик, и Релио, убедившись, что там никто не появляется, начал делать запасы на зиму. К середине осени он почти перестал спускаться на равнину, радуясь последним сухим и теплым дням. Зазимовали они там же. Хальдре зима не мешала, иногда она пропадала на несколько дней, правда возвращаясь потом обязательно с добычей. Юноша порой волновался и ругал ее из-за этого, но, в общем, все шло тихо и спокойно, только скучновато.
Весной, когда на склонах наконец начал сходить снег, Релио, насидевшись в одиночестве, стал предпринимать все более дальние прогулки по окрестностям. Хальдра теперь появлялась вообще редко, и юноша, ворча, занялся охотой сам. Большого пристрастия к этому занятию он никогда не испытывал, но кое-что умел, теперь пришлось восстанавливать навыки. Во всяком случае, охотиться с легким луком на птиц и мелкую живность Релио наловчился довольно быстро. Встречался он порой и с другими охотниками, кто-то спешил вернуться с добычей в долину, а у других просто был такой образ жизни, и они задерживались на одном месте даже по два-три дня, травя байки и обмениваясь последними новостями.
Уже в начале лета случай свел его с одним из таких людей, живущих в горах, как теперь и сам Релио. Они нашли общий язык и потом встречались намеренно. Однажды охотник увидел юношу вместе с Хальдрой, и тому пришлось рассказать Вердану, что это его карайна. Правда, Релио не опасался нового знакомого, зная его отношение к происходящему в стране.
В тот вечер, естественно, разговор завертелся вокруг карайнов. Сначала охотник рассказал несколько баек на тему, а потом разговор повернул в более серьезное русло. Вердан сделался задумчивым и часто тяжело вздыхал. Релио аккуратно осведомился, не случилось ли чего.
— В общем-то нет, — ответствовал охотник. — Просто накатило что-то. Неравнодушен я к карайнам. Слишком красивые, слишком свободные, чтобы идти на поклон к людям, кто бы они ни были.
Релио несколько удивленно посмотрел на Вердана, а тот продолжал:
— Некогда даже в княжеском питомнике, где специально отобранные и обученные люди заботились о содержании карайнов, далеко не все котята запечатлевали кого-то. Если этого не происходило в течение года, молодого карайна отпускали на волю. Мой отец был княжеским лесничим в этих местах. Он рассказывал, как однажды зимой, в лютую бескормицу из-за внезапно выпавшего глубокого снега, к порогу его кордона приползла умирающая от голода карайна с полуторамесячным котенком. Увидев вышедшего из домика отца, она вытолкнула к нему котенка и не препятствовала, чтобы тот забрал его в дом. Сама же отказывалась брать еду из рук человека, пока не умерла. Видимо, только забота о жизни котенка заставила ее выйти к людям. Котенок, правда, оказался очень игривым и добродушным. Он легко принял заботу отца и вскоре запечатлел его. Так у моего бати появился собственный серебристый карайн — роскошь, доступная единицам. Карайн выбирает раз и навсегда, хотя ходили слухи, что иногда, в случае гибели напарника, через какое-то время карайн может признать еще кого-то, но первая любовь остается первой. Батя рассказывал, что, взглянув в глаза котенка после запечатления, он просто утонул в этом море любви. — Охотник потер глаза рукой и приглушенно добавил: — Я вот только до сих пор не пойму, зачем им нужны люди…
— А сколько живут карайны? — спросил Релио, страшась за Гальдру, ведь непонятно, насколько подействовало на нее заклинание стазиса, под действие которого попал он сам.
— Говорят по-разному — кто шестьдесят, а кто и все сто. — Вердан нахмурился. — Мой-то отец погиб вместе со своим карайном при захвате нашей земли дорцами… Впрочем, тогда погибли все серебристые карайны и их напарники, участвовавшие в бою.
Охотник вскинулся, словно пытался кому-то что-то доказать:
— Ты думаешь, что в отряде принца были одни вельможи?! Как бы не так! Вельмож там было всего несколько, остальные либо из простых военных, либо вообще из простонародья. Конечно, специальное обучение прошли все, так что воинами были хоть куда! Дрались так, что только клочья летели от дорской швали! Беда вот — мало их было…
Вердан снова сник и продолжил уже на тон ниже:
— У серебристых очень странная избирательность. Во-первых, они предпочитают тех, кто помоложе. И, во-вторых, вообще никто до сих пор не понял, почему они выбирают одних и игнорируют других, таких же порядочных и честных людей. О подонках я не говорю — ни один карайн их не примет. А за погибшего напарника карайны мстили, пока не погибали сами. Дорцы за все это так возненавидели наших серебристых, что за каждую шкуру обещали заплатить золотом. Из местных мало нашлось говнюков, польстившихся на кровавое золото, а дорским охотникам туда и дорога — из гор не вернулся почти никто. А из вернувшихся, не знаю, заработал ли кто хоть медяк.
— Так получается, что в горах живут и дикие серебристые карайны? Потомки тех, которых отпускали на свободу из питомника, хотя бы…
— А кто его знает… Если и есть, то людям они не показываются, особенно после войны. Наши горы очень древние, в них сколько угодно разломов, промоин, закрытых долин, и вообще Беранис знает чего. В одном из таких мест ты побывал, а из других мог не вернуться вообще. Бают, что в недрах Стайского хребта есть подземные города, только там никто не живет. И на поверхности немало старых развалин, даже есть лестницы, вырубленные в скалах, которые не ведут никуда. Дорцы далеко в наши горы боятся заходить, да и местные опасаются. Карайнам проще, они чуют, куда не надо соваться. Может, уцелевшие и живут где-то там.
— С твоих слов я понял, что есть и какие-то другие карайны?! — недоверчиво поинтересовался юноша.
— Есть, говорят… Где-то далеко на юге водятся. Мелкие пестрые и черные, типа наших серебристых. Это все отец говорил. Я-то неуч, а он с самим князем был знаком. — И охотник замолчал. — А кстати, что-то давно не видно твоей питомицы, — внезапно спросил он спустя некоторое время.
— Это еще вопрос — кто кому питомец… — усмехнулся Релио, вспомнив историю своего знакомства с Хальдрой. — Хотя что-то я действительно ее редко вижу последнее время. Вскоре после того, как мы спустились с гор, она занялась какими-то своими делами и меня в известность о них не поставила.
Он задумался.
— Будь она простой кошкой, я бы решил, что у нее где-то завелись малыши. Но ведь несколько лет после гибели котят до нашей истории с пещерой у нее не было никого…
— Не было, не было, а вот теперь, может, появился, — зевнул с усмешкой Вердан. — Ты ее спроси, когда в следующий раз придет.
— Так она и ответила, — вздохнул юноша. — Эта особа себе на уме. За все знакомство я ее «голос» слышал-то всего несколько раз, и то в случае крайней необходимости.
— Тогда ты прав. Похоже, ты у нее не первый.
— Да мне разницы нет. Мы и так ладим, просто я за нее волнуюсь. Мало ли что…
— Вот увидишь! — хохотнул охотник. — Придет твоя киса и прибавление в подоле, то есть в зубах, принесет.
— Дай-то боги! — вздохнул парень еще раз. — Давненько у нее не было радости. Все заботы да заботы.
Они еще немного поболтали о том о сем и улеглись спать у костра.
Хальдра появилась только через три дня, к этому времени Вердан уже ушел. Как всегда, она деловито осмотрела и обнюхала место, потом самого Релио.
— Ну и где ты была? — спросил немного обиженный юноша.
Карайна выразительно посмотрела на него своими желтыми глазами, а потом потянула парня зубами за рукав. Релио почему-то обиделся еще больше, сел на землю и сказал Хальдре:
— Может, хватит строить из себя неразумное животное?! Могла бы и ответить!..
