– А может быть, это они нас подобрали? – вдруг вкрадчиво спросил Сэфес. – Смею заметить, что мы с вами ничего не делаем. Делают – они. Станцию ведут они. Расчеты осуществляет Ри…
– С нашей помощью и очень медленно, но… хорошо, признаю, – согласился Таенн.
– Ит сам принял решение поставить детектор… – вступил в разговор Леон.
– Это ты ему посоветовал, – напомнил ему Морис, но тот лишь досадливо отмахнулся, возразив:
– А он мог и не брать. Но взял. И вы сами видели, что он сумел сделать. И так – во всем. Да, они используют наши подсказки, но ведь окончательные решения они все равно принимают сами. Мы бессильны, мы ничего не можем сделать, потому что мы… мы мертвы.
– То есть ты хочешь сказать – что? – спросил Таенн.
– То, что они все-таки не обычные люди, которыми на первый взгляд кажутся, – мрачно ответил Леон.
– Но тесты!..
– Что тесты, Таенн? – горько спросил Морис. – Согласно этим тестам и ты, дорогой Бард, и я-мы-я уже разлагаемся полным ходом. А мы, тем не менее, сидим тут, разговариваем, пиво пьем. Кстати, вкусное пиво. Искин, спасибо!
– Не за что, – мрачно буркнул голос с потолка. – Рад, что нравится. Знаете, мысль у меня возникла. Понимаю, что смешно, когда мысль у машины появляется, но все-таки.
– Говори, не томи, – приказал Таенн. – Что за мысль-то?
– Имитация, – решился, наконец, искин. – Они оба – имитация.
– В смысле? – спросил Леон.
– Они не живые существа, а порождения Сети, которой для чего-то нужно, чтобы вы попали домой. И она создала эти два морока, которыми вы можете управлять и которые полностью имитируют живое существо. Потому что, не будь они живыми, я бы не смог их послушаться. И катер бы не смог.
– Но почему их узнали погибшие? – спросил Морис.
– Откуда вы знаете, кем они выглядели для погибших? – возразил искин. – Вот вы, к примеру, по всем тестам уже мертвы, но, тем не менее, сидите тут и пиво пьете. Я вижу одно, а окружающие другое. Так почему бы погибшим не увидеть чье-то знакомое лицо?
– Черт-те что, – мрачно сказал Таенн. – Ладно, попробуем разобраться. Дай еще пива, что ли.
Ит, замирая от гнева и закипающей ярости, слушал этот разговор, готовый в любую секунду вскочить на ноги и пойти выяснять отношения. Он попытался было подняться, но тут случилось что-то невероятное – его плечи как будто прижали к подушке две невидимые руки. Ит дернулся, но хватка у невидимки оказалась железная.
«Не слушай, – сказал чей-то едва слышный голос в голове у Ита. – Версия красивая, но неверная. Запоминай. Во-первых, и Ри, и ты – люди. Во-вторых, ни в коем случае не подавай виду, что ты слышал этот разговор. В-третьих и в-последних, будь поласковее с незнакомцами. Все объяснится, но позже, просто позже. Верь мне».
«Кто это? – мысленно спросил Ит. – Детектор?..»
«Нет, – в голосе послышалась усмешка. – Можно сказать, что я твой временный ведущий. Можешь называть меня Эрсай».
«Это имя собственное? – тут же спросил Ит. – Ваше имя? Кто вы?»
«Это не имя, а скорее род деятельности, – ответил голос. – В ситуациях, подобных этой, тебе иногда будет требоваться моя помощь, вот как сейчас. Полежи еще какое-то время и выходи, как ни в чем не бывало. Счастливо, через какое-то время снова встретимся».
Невидимые руки исчезли с плеч.
Ит тихо сел. Выйти сейчас или послушаться невидимого «ведущего» и подождать? Что будет, если он сейчас выйдет? Скандал? Крик, ор, новые тесты и еще что-нибудь похуже. А если остаться? Если действительно стоит сделать вид, что он ничего не слышал?
Маленький закуток, в котором располагалось подобие кровати, на которой спал Ит, находился в дальнем углу огромного наблюдательного зала секторальной станции. Двери у него, конечно, не имелось, от основного пространства его отгораживала лишь невысокая загородка. Ит встал, «кровать» тут же уехала в стену. Стоп! Ведь искин видел, что он проснулся! Не мог не видеть, потому что станция – по сути, его плоть, его тело! На самом краю сознания раздался тихий смешок.
«Да не увесть шуйца, что творит десница, – сказал тот же голос. – Лучше попробуй потом поговорить с Ри».
Ит в растерянности остановился перед кулисой. Ладно, спокойно. Спокойно!.. Легко сказать. Слишком много всего, причем сразу. Да и слова умиравшего Сэфес задели и, что говорить, напугали. Что это все могло значить?
«Ладно, все потом, – успокоил себя Ит. – Сейчас другого выхода нет, придется подчиниться обстоятельствам. В конце концов, первое очевидное, которое мне следует признать, это то, что без них я домой не попаду. Ладно, будем делать хорошую мину при плохой игре».
Он вышел из-за кулисы и направился к компании, сидевшей за столом перед прозрачной стеной.
– Привет! Можно поесть что-нибудь? – беспечно спросил Ит.
– Можно, – мрачно ответил Леон. – И поесть, и выпить. Все равно, пока не проснется Ри, мы будем сидеть и ждать. Ничего другого не остается.
Скрипач
Индиго-мир, свалка в окрестностях города Маквола
Скрипач сидел на мусорной куче и ел одну из самых вкусных в мире вещей – жареную картошку. Конечно, картошка была холодная, конечно, в ней иногда попадались заплесневелые кусочки, но это была ерунда по сравнению с тем удовольствием, которое сейчас получал Скрипач. Картошка завладела его мыслями целиком и полностью, душа его находилась почти что на самой вершине блаженства. Кусочек за кусочком, кусочек за кусочком… Когда картошка кончилась, Скрипач встал, облизнулся, вытер замаслившиеся руки о штаны и побрел потихонечку вглубь свалки. Хорошо. Даже карканье ворон и чаячий ор не причиняли сытому бродяге никакого беспокойства. И даже мелкая осенняя морось не смущала.
Скрипач был сумасшедшим и жил при свалке уже очень давно. Водители грузовиков, привозивших сюда мусор, считали его забавной местной достопримечательностью, и не более того. Порой, правда, встречались доброхоты, проявляющие желание помочь странной личности и устроить его судьбу. Скрипача ловили, отвозили в дом для душевнобольных, платили за его лечение… а через месяц он убегал и каким-то неизвестным образом вновь оказывался на той же свалке. Его словно влекла сюда неведомая сила.
Почему его прозвали Скрипачом? Водители говорили разное. Одни – за отрешенное выражение, навечно поселившееся на его лице, другие – за руки с длинными и нервными пальцами, третьи – за комично-живописный образ. По крайней мере, все сходились только в одном: скрипки у Скрипача в руках никто никогда не видел. А вот поди же ты, пристало. Скрипач и Скрипач. Имя, если вдуматься, не лучше и не хуже прочих.
Скрипач был неприхотлив, для него все в мире делилось на две противоположности – плохо и хорошо. В лечебнице, куда его время от времени отвозили, было плохо. Нет, там хватало еды, было тепло, и можно было помыться, но хорошо почему-то не становилось. Вроде бы должно было быть хорошо, а выходило все равно плохо. В лечебнице Скрипач начинал тосковать и где-то через месяц убегал туда, где ему становилось хорошо. На свалке было хорошо почти всегда. Ну, разве что в морозы или при сильном дожде становилось немножко плохо, но Скрипач отлично знал, что нужно сделать и куда можно спрятаться, чтобы снова стало хорошо. Эта свалка являлась всем его миром, и только она одна знала три главные тайные страсти Скрипача.
Первой страстью была жареная картошка. В любой куче отбросов он находил вожделенные кусочки, и на полчаса мир для него превращался в рай земной. Он смаковал картошку с таким удовольствием, что, знай об этой особенности бездомного бродяги какой-нибудь богач, этот богач удавился бы от зависти. На счастье Скрипача свалку часто посещали машины с пищевыми отходами из ресторанов, и недостатка в картошке, своей любимой еде, он почти не испытывал.
Второй страстью были птицы. Скрипач мог наблюдать за ними часами и иногда даже немножко огорчался, когда вечером птицы отправлялись спать. Наибольшим расположением со стороны Скрипача пользовались чайки, ворон он недолюбливал за пронзительный ор, неопрятный вид и, главное, за
