— Удивительно, что он мог мне прислать? — пробормотала Кэтрин, развязывая бечевку и снимая упаковку. В посылке оказались обложки к пластинкам и альбому, который она готовила. Не глядя, она вручила одну из них Фредерику, а сама стала рассматривать вложенные в пакет ноты.
Несколько минут Фредерик изучал обложку. На ней была изображена Кэтрин, сидящая в своей привычной позе, положив ногу на ногу. Она смотрела прямо в объектив с ироничной улыбкой. Золотые волосы падали через плечо ей на грудь, выделяясь на белом фоне облегающего платья. Фотохудожник добился того, что Кэтрин казалась обнаженной, эффект был в значительной степени эротическим.
— Ты одобряешь эту фотографию?
— Хм, хм, хм… — Кэтрин продолжала просматривать ноты. — Я не совсем уверена в последовательности песен в альбоме, но полагаю, что позже частично можно изменить их порядок.
— И что, Клиффорд дает согласие оформлять твои альбомы в таком духе?
— В каком это духе? — с отсутствующим видом спросила Кэтрин.
— Да здесь ты просто сама невинность… предлагающая себя всем желающим.
— Фред, право же, это смешно.
— Я так не думаю. По-моему, это ужасно. Этот фон и ты, обнаженная, сидишь как ни в чем не бывало!
— Я не обнаженная, — возмутилась она.
— Но впечатление именно такое. — Фредерик нахмурился, склоняясь над роялем.
— Фотографии вызывающие, конечно, но это так задумано, сейчас мода на эротику. — Кэтрин взяла обложку. — Здесь нет ничего дурного. Фред, я же не ребенок, чтобы одеваться в наглухо закрытые платьица с зайчиком на фартуке. Это бизнес. И никакой крайности тут нет. На обложке я в более скромной одежде, чем бываю на общественном пляже.
— Но не в более подходящей, — холодно возразил Фредерик, — в этом разница.
Кэтрин покраснела, ею овладело чувство досады, и вместе с тем она была смущена.
— Я не считаю эту обложку неприличной. Я никогда не позировала для непристойных фотографий. Альберт Ломба — один из самых знаменитых фотографов. Он не одобряет неприличные фотографии.
— В нем два человека, один — настоящий художник, другой склонен к порнографии. Так я полагаю.
Кэтрин повертела в руках пресловутую обложку.
— То, что ты сказал, отвратительно. Ты намеренно обижаешь меня?
— Я просто высказал свое мнение. Ты этого не любишь.
— Я не нуждаюсь в твоем мнении и твоем одобрении!
— Нет? — Он притушил сигарету в пепельнице. — Ты вообще-то не слишком злая, но иногда бываешь настоящей ведьмой. — Он схватил ее за руку. Сила, с которой он сжал ее, не соответствовала его спокойному тону и холодному взгляду.
— Оставь меня! — Кэтрин безуспешно пыталась вырвать у него руку.
— Отпущу, когда кончу говорить.
— Ты уже закончил, — сказала она неожиданно спокойным голосом. Отказавшись от безуспешной попытки освободить руку, Кэтрин посмотрела на него уничтожающим взглядом. Чувство негодования захлестнуло ее. — Я не собираюсь больше слушать тебя! Когда ты избавишь меня от твоих оскорблений, Фредерик? Ты можешь помешать мне уйти, потому что сильнее меня, но не более того. — Она была в бешенстве, но владела собой и старалась говорить сдержанно. — Я сама распоряжаюсь своей жизнью. Конечно, ты имеешь право на свое мнение, но не имеешь права обижать меня. Сейчас я не желаю разговаривать с тобой, я только хочу, чтобы ты отпустил меня и дал мне уйти.
Фредерик молчал, но ослабил хватку, и она смогла убрать руку. Он повернулся и вышел из комнаты. Возможно, она ошиблась, объясняя причину поведения Фредерика депрессией.
Кэтрин спала. Приснившийся ей сон представлял смешение воспоминаний детства. Мысли и образы всплывали и снова отступали в темноту. Одно накладывалось на другое — калейдоскоп страхов, чувства вины, безысходности… Она металась на простынях, пытаясь найти в себе силу проснуться, и стонала. Но подсознание цепко держало ее, она никак не могла прийти в себя. Страшный удар грома, казалось, раздался внутри ее существа, а электрический разряд молнии словно вспыхнул внутри комнаты. Она в ужасе проснулась и рывком села на постели. Комната снова погрузилась в темноту. Все это было так страшно, что у нее началась истерика. На звук громких рыданий к ней ворвался Фредерик.
— Кэт! Я здесь, любовь моя! — Когда он подбежал к ней, Кэтрин бросилась в его объятия и прильнула к нему. Она сильно дрожала и была холодна как лед. Фредерик закутал ее в одеяло и прижал к себе. — Не плачь, любимая, я здесь. Я охраняю тебя. — Он покачивал ее и ласкал, словно испуганного ребенка. — Гроза скоро пройдет.
— Держи меня. — Она прижалась лицом к его плечу. — Пожалуйста, только не отпускай меня. — Она прерывисто дышала. — О, Фред, какой жуткий сон!
Он и гладил ее, и укрывал, и тихонько целовал в голову.
— Что ты видела во сне? — спросил он, продолжая укачивать ее, как это делают в детстве, чтобы отогнать ночные кошмары.
— Она снова бросила меня одну, — пробормотала Кэтрин и задрожала так, что он почувствовал это через одеяло. Слова беспорядочно вырывались у нее, она была в смятении. — Как я ненавидела оставаться одна в комнате. Свет шел только от вывески на доме напротив — красный неоновый свет, который все время мигал — зажигался и гас, зажигался и гас, — так что темнота все время прерывалась. И такой шум на улице! Даже когда закрыты окна. Так душно… так жарко, что не заснуть. — Девушка бормотала, уткнувшись лицом в его плечо. — Я смотрела на свет и ждала, когда она вернется. И она появлялась пьяная. И приводила с собой мужчину, и клала мне на голову подушку, чтобы я не слышала.
Кэтрин остановилась и перевела дыхание. Было темно, и она старалась успокоиться в объятиях любимого человека. Снаружи гроза достигла своего апогея. А она продолжала рассказывать:
— Мать падала с лестниц и ломала себе то ребра, то руку. Я поднимала ее, отводила к врачу. Но всегда повторялось одно и то же. Темные душные маленькие комнаты, пахнувшие джином, как бы их ни убирали. Тонкие стены, которые словно и не существовали, чтобы охранять частную жизнь. Но она всегда уверяла мужчину, что в это время… в это время я нахожусь у ее подруги. Иногда она работала, а я ходила в школу… Но всегда, возвращаясь домой, я заставала мужчину и бутылку.
Кэтрин уже не так крепко прижималась к нему. Тяжелые ночные видения отступали, душевные волнения постепенно улеглись. Снова вспыхнула молния, но это уже не было так страшно.
— Кэт. — Фредерик нежно отстранил ее и посмотрел ей в лицо. Слезы еще струились у нее по щекам, но дыхание стало ровнее. — Где был твой отец?
Она издала слабый звук, он догадался по ее губам о словах, которые она произносила. Ей было невыносимо трудно, когда, она прошептала:
— Я не знаю, кто мой отец. — Растерянная, она освободилась из рук Фредерика и встала с постели. — Мать не знала, который из них… их было много…
Фредерик не сказал ни слова, а полез в карман брюк, торопливо пошарил, вытащил коробок спичек и зажег свечу. Электричества почему-то не было. Пламя колыхнулось, вспыхнуло и с трудом осветило часть комнаты.
— И долго ты жила такой жизнью?
Кэтрин запустила пальцы в волосы, затем обняла себя за плечи. Ох, она сказала уже и так слишком много, но было поздно отступать.
— Я не помню, чтобы она не пила, но когда мне было лет шесть-семь, она еще держала себя в руках. Она пела в клубах. Голос был довольно слабый, однако ее очень любили… — Кэтрин помолчала и вытерла слезы. — Когда мне исполнилось восемь, она… ее поведение все труднее поддавалось контролю. И всегда были мужчины… Некоторые лучше, некоторые хуже. Один из них время от времени водил меня в зоопарк…
Девушка опустила голову. Свет свечи отбрасывал блики на ее тонкую ночную рубашку.
— Ей становилось все хуже, мне кажется, из-за крушения всех ее надежд. Она совсем потеряла голос, так как ужасно много курила и пила, разрушила свое здоровье. Иногда я ненавижу ее. Но временами — я
