скажем прямо, весьма ценного для общества, уникального специалиста? Заявление - и никаких доказательств. Свидетелей не будет, хотя он здесь и ссылается на ассистентку. Все безнадежно.
- Все на свете начинается с заявлений, - самодовольно потер руки Нечиталюк. - Ты думаешь, откуда бог узнал, что Ева съела яблоко с запрещенного райского дерева, да еще и Адаму дала? Дьявол ввел ее в искушение, а затем сам же и просигнализировал господу богу!
- Кажется, история эта не вошла в учебники криминалистики? - Твердохлеб прятал руки под стол, не желая брать заявление, которое подсовывал к нему Нечиталюк. - Если на то пошло, то это, скорее, был первый роман, с которого начинается вся мировая романистика. Но ты ведь романов не читаешь - сам хвастался.
- Не читаю, потому что я Нечиталюк! Мой предок был казаком, променявшим перо на саблю, чернила на кровь, слово на действия, и так добывал славу и волю! Может, кому-нибудь такой предок не нравится, а мне нравится, еще и очень! А с этим заявлением... Не в нем суть.
- А в чем же? Знаменитейший специалист в республике - и такая на него грязь! Какие-то бездари действительно берут взятки, злоупотребляют своим положением, позорят высокое звание, но мы закрываем глаза, а когда на такого человека, как Кострица, поступает одна-единственная жалоба, мы уже всполошились и уже...
- Не горячись, не нужно. Я тебя понимаю. Мальвина твоя, кажется, тоже из костричанок. Перед ним действительно многие... Однако же, старик! На профессора уже были сигналы! Пустяковые - поэтому никто и не обращал внимания.
- Пустяковые сигналы или пустячные люди их писали? - насмешливо взглянул на него Твердохлеб. - А теперь написал доктор, лауреат и еще кто он там - и машина завертелась?
- Ну, ты действительно Твердохлеб! Сигналы не у нас, а там, - Нечиталюк покрутил пальцем над головой, но не просто над головой, а немного наискосок, неопределенно, таинственно, значительно. - Ты меня понимаешь? А наше дело какое? У нас обязанность. Битва за справедливость.
- Только обязанность и заставляет меня браться за это неприятное дело, - прикасаясь наконец к папке с заявлением, сказал Твердохлеб.
- Слушай, - Нечиталюк даже не стал потирать руки, наклонился к Твердохлебу почти заговорщицки. - Я тебя прошу: никому не говори, что я это дело тебе... ну, поручил или - упаси боже - навязал. Скажи, что сам выпросил у меня. На таком деле, знаешь, можно и заслуженного юриста...
Теперь Твердохлеб не сомневался: дело поручено Нечиталюку, а он спихивает на него. А еще хвастается казацким происхождением.
- Я-то никому, - поднимаясь, сказал он, - а только как же ты Савочке скажешь? И что Савочка скажет тебе?
- Льву в клетку бросим кусище мяса! - потирая руки, захохотал Нечиталюк. - Проиграю партий двадцать в шахматы - и мне все простят. Савочка - это сама доброта... Наш добрячок-нутрячок... Только ты меня не продай...
'Да кто тебя купит!' - хотелось сказать Твердохлебу, но он промолчал, забрал папку с заявлением и ушел в свою тесную комнатку.
Не нравилась ему эта история. Еще надеясь, что тут какое-то недоразумение, Твердохлеб не стал выписывать повестку доктору наук, а созвонился с ним, сказал, что ему, передано заявление, и спросил, где бы им лучше встретиться: у доктора на работе, или дома, или в прокуратуре.
- Я бы хотел, чтобы все было официально, - сказал доктор, - поэтому выбираю прокуратуру.
На следующий день он приехал в прокуратуру на собственной 'Волге'. Поставил машину под знак, запрещающий остановку, спокойненько запер дверцы и поднялся к Твердохлебу в его маленькую келью. Твердохлеб видел в окно серую 'Волгу', видел, как из нее выходил высокий худощавый человек, теперь он стоял перед ним, по ту сторону его хромого столика. Твердохлеб смотрел на его густо заросшие черными волосами нервные руки, на исхудавшее аскетическое лицо, на презрительно поджатые губы, попытался проникнуть в мысли этого человека и не смог.
- Масляк, - сказал доктор.
- Твердохлеб.
- Прибыл точно.
- Благодарю. Ваша машина? - кивнул Твердохлеб на окно.
- Моя.
- Там знак.
- Видел.
- Запрещено останавливаться.
- Знаю. У меня разрешение останавливаться где угодно.
- Наверное, и обгонять где угодно?
- Полагаю, что да.
- И обгоняете, не придерживаясь правил.
- Если нужно. Я чрезвычайно занятой человек. Мое время измеряется не обычными параметрами. Принадлежу к людям привилегированным.
- Но на шоссе все машины железные. Поэтому я противник привилегий на шоссе.
Не сказал, что он противник привилегий вообще, поскольку они портят не только людей, но и общественную мораль. Но достаточно и того, что сказал.
- Могу вас понять, - охотно согласился доктор. - Вы привыкли придерживаться буквы закона там, где закон нужно приспосабливать к требованиям жизни.
- Приспосабливать - значит нарушать. А я не люблю, когда нарушают законы.
- А я принадлежу к тем, кто открывает новые законы. В моей лаборатории изобретаются такие материалы, которых не смог сотворить сам господь бог. Что вы на это скажете?
- Мне трудно судить о том, чего я не знаю, - спокойно сказал Твердохлеб. - Ваша научная деятельность, судя по вашим словам, направлена прежде всего или же исключительно на пользу, мы же стоим на страже еще и добра. На различии между пользой и добром держится мир людской. Только в животном мире все основывается на выгоде, понятие добра - прерогатива человека.
- Это очень оригинально, - вскочил со стула доктор с явным намерением побегать по комнатке, но сразу же понял, что с его длинноногостью тут не разгонишься. - Вы так просто спихнули всю науку в животный мир. Ор-ригинально!
- Философ из меня никудышный, - вздохнул Твердохлеб. - Давайте лучше перейдем к вашему делу.
- Я все написал, - усаживаясь снова напротив Твердохлеба и пронизывая его довольно неприятным взглядом, воскликнул доктор. - Все написано!
- Однако необходимы некоторые уточнения.
- Например?
- Ваша фамилия - Масляк или Маслюк?
- Я же сказал - Масляк.
- Подпись под заявлением не очень разборчивая. Тут похоже на Маслюк.
- Я слишком занятой человек, чтобы заботиться о разборчивости подписи.
- Должен вам сказать, что мне лично это дело совсем не нравится, нарушая все законы юридической этики, устало произнес Твердохлеб. - В нем нет никакой доказательности, и у меня большие сомнения, сумеем ли мы вообще добыть какие-нибудь доказательства.
- Вы позвали меня, чтобы все это сообщить?
- Просто хотел вас предупредить, чтобы не надеялись на стопроцентный успех.
- Я не понимаю такой терминологии.
Этот человек не знал и не слышал ничего, кроме голоса мести. Совесть спала в нем вечным сном, в попытка Твердохлеба разбудить ее была просто смешной.
- Хорошо, - вздохнул Твердохлеб, - тогда перейдем к делу.
- Кажется, именно для этого я прибыл сюда, хотя мое время...
- Я знаю, как высоко ценится ваше время, но заявление тоже ваше.
- Вы не ошибаетесь.
