Наступило лето. И вместе с ним предстоял новый виток работы, который, собственно, подразумевался изначально.
От теории следовало потихоньку переходить к практике.
08
Выходить пришлось в пять утра, иначе к десяти можно было не успеть – поговаривали, что на малом шлюзе снова какие-то проблемы. Получилась этакая маленькая экспедиция – три катера, одиннадцать человек, куча приборов и оборудования. Ольшанская и двое ее сотрудников – бессловесный Миша и робкая хорошенькая Олеся – отправились в путь на маленьком старом катерке, взятом напрокат; Федор Васильевич, Скрипач, Ит и Данил с Ванечкой шли, разумеется, на «Ватерфорде», а последний катер, принадлежавший Александру Конашу, вез своего хозяина, врача-кардиолога, его закадычного приятеля, и приглашенного со стороны нейрохирурга, которому за этот «эксперимент» был обещан солидный куш в виде путевки в ведомственный санаторий института.
Оборудование загрузили с причала на Яузе, сонно, до дрожи, зевая и ежась по утренней прохладной сырости, поднимающейся от воды. Затем сели в лодки сами и отправились. На шлюзе, как и предполагали, проторчали почти полтора часа, там заедала внутренняя створка, пришлось ждать, пока ее отклинят. В восемь были уже на Пахре, и стало понятно, что все в порядке, успеть получилось и можно слегка расслабиться.
Федор Васильевич сначала долго от этого мероприятия уклонялся. Почти две недели за ним хвостами ходили то Ит, то Скрипач, то Ольшанская. График, который они пытались подсунуть ему под нос, был, по сути дела, опровержением главной его идеи – о спонтанности появления гостей на этой точке. Согласно графику выходило, что на деле никакой спонтанности не было, а была четкая закономерность, парабола, спорить с существованием которой было чем дальше, тем труднее. Выведенная Ольшанской кривая доказывала то, что Федор Васильевич упорно не хотел видеть, – все зафиксированные на точке появления гостей ложились в эту кривую, как серебряные ложки в бархатную коробочку. В конце концов он сдался, но при этом заявил, что, если ничего не получится и гость не появится, пусть пеняют на себя. Все согласились пенять, на том и порешили.
Ит со Скрипачом примостились на корме «Ватерфорда». Настроение у них испортилось с самого утра – оба понимали, что придется сегодня увидеть и в чем участвовать, но выхода не было. Предполагалось сделать следующее: «встретить» гостя в момент выхода, попробовать оказать ему помощь и… поговорить, если получится. В том, что гость обречен заранее, они уже не сомневались – после увиденного в Центральном парке и после разведки, которую провел Скрипач, оба поняли, что любой Контролирующий, попавший сюда, выжить шансов не имеет, помочь ему не представляется возможным.
Но при этом…
– Мы облегчим ему мучения, в крайнем случае. – Ит мрачно смотрел на воду, низкой волной вырывающуюся из-под борта катера. – То, через что я прошел… Рыжий, я врагу этого не пожелаю. Хотя бы потому, что это страшно. Это действительно страшно, поверь.
– Да верю я, о чем ты говоришь, – отозвался Скрипач.
– Он… не знаю, кого мы встретим, но он будет не один. – В голосе Ита звучало если не отчаяние, то что-то похожее. – И он не умрет так, как умер тот, в Штатах. До сих пор забыть не могу…
Скрипач потряс головой.
– Знал бы ты, скольких усилий мне стоило заставить себя не передушить эту мразь голыми руками, – на пределе слышимости сказал он. – Тела в Германию, а головы – в стеклянные ящики с формалином. Мы за двести лет работы всякое повидали, но чтобы такое…
О том, что увидел Скрипач в небоскребе, принадлежащем «Глобал транзит», они никому не рассказали. Решили пока что смолчать, и это оказалось правильно. Скандал, да еще и международный, им был совсем не нужен, самореклама – тем более, а информация… информацию можно было просто придержать до поры. Существовала вероятность, что она могла впоследствии пригодиться.
– Рыжий, больничная дама с макаронами – на тебе, – напомнил Ит. – Мы пойдем на точку, а ты шугани ее хорошенько, чтобы операционную подготовили. Возьми Данилу с Ванькой, пусть поиграют в армию. Заодно и повеселятся.
С Ванечкой после ранения на дамбе приключилась поистине сказочная история со счастливым концом. В больнице он пролежал долго, и к нему, конечно, наведывались Скрипач с Итом. Как-то раз с ними отправился Федор Васильевич, которого в тот день сопровождал Данил. Бледный, исхудавший Ванечка, одетый в застиранную больничную пижаму, перед их приходом имел разговор с врачом, который его вел, и чуть не плакал – однозначно инвалидность и, разумеется, никакой работы шофером в будущем. А это значит – прощай зарплата, прощай общежитие, прощай привычная жизнь. После больницы идти Ване было просто некуда. Дома нет, родителей нет, помочь, кроме Скрипача и Ита, некому… Данил, выслушав Ванину историю, прошептал «бедный», а на следующий день поехал к Ване сам – с полной сумкой гостинцев и словами утешения. И на следующий день тоже поехал. И дальше, до самого выхода Вани из больницы, исправно ездил туда каждый вечер, как на работу. А потом, после выписки, забрал к себе – не так давно ему дали отдельную комнату в общежитии при институте как перспективному сотруднику.
Федор Васильевич, Ит и Скрипач наблюдали за этим стремительно развивающимся романом, не зная, что и думать. Подобное тут редкостью не было, такие пары даже в загсах расписывали за милую душу, правда, сроком на три года, после чего требовалась перерегистрация. К слову сказать, Данил и Ванька расписались почти сразу, как начали жить вместе, но… уж больно быстро он возник, этот роман, и слишком быстро, по общему мнению, перешел от стадии гуляния за руку к ведению совместного хозяйства. Впрочем, пока что у Данилы и Ванечки все шло хорошо. Ваню, по просьбе Данила, взяли в штат – сначала лифтером, потом – лаборантом. По совместительству рукастый Ванечка начал чинить оборудование в лабораториях… Словом, настоящая счастливая история, в которой главные герои потом живут долго и счастливо.
Что самое интересное, после встречи с Данилой Ванечка совершенно успокоился. На подвиги его теперь не тянуло, и ни на кого, кроме Данила, он больше не смотрел.
– Да не нужен мне никто больше, что вы! – отбивался он от Ита и Скрипача, как-то раз приставших к нему с расспросами неделикатного свойства и все еще настаивавших на его походе к специалисту. – Мне вообще теперь плевать, хоть все это хозяйство мне напрочь отрежут, я и не замечу. Он просто… самый лучший человек на свете. И не спрашивайте ничего, все равно объяснить не смогу.
– Ну, как знаешь, – развел тогда руками Ит.
– …мне больше всего нравится формулировка, которую в загсе произносят для таких, как они, – рассказывал потом Скрипач. – «Объявляю вас супругами на срок три года и надеюсь, что вы одумаетесь и в следующий раз примете правильное решение». Сдохнуть можно!.. Одумаетесь!.. Эти одумаются, как же. Скорее небо на землю упадет.
Катера причалили. Их быстренько разгрузили, и группа разделилась – Скрипач с Данилой и Ванечкой решительно направились к больничке, а все остальные потащили оборудование к точке. Расставили и подключили быстро, за полчаса – сказывалась практика. Потом в больничку пошли оба врача, им стало интересно, в каких условиях придется работать. Вернулись злые, долго ругались на грязь и плохой свет, но от задуманного никто отказываться не стал.
Потянулось ничем не заполненное ожидание, пустые минуты, нудные и скучные. Скрипач слонялся взад-вперед вдоль площадки, Ит сидел на коробке из-под здоровенного регистрационного устройства, которым заменили слишком простой для поставленной ныне задачи «шельмах», Роберта с Мишей и Олесей о чем-то тихо переговаривались, окончательно подстраивая приборы, а Федор Васильевич вполголоса обсуждал с Конашем преимущества «Ватерфорда», который до сих пор был в институте притчей во языцех. К затее с гостем оба относились скептически.
