– Хорошая идея! Спасибо, Ири. – Ольшанская улыбнулась Барду.
– Рад помочь, – просто сказал он. – Я ведь тоже заинтересован… чтобы домой… Ит, я попрошу еще раз – достаньте мне простую гитару. Пожалуйста. Клянусь, что не пойду в Сеть.
– Ири, зачем? – укоризненно спросил Скрипач.
– Я хочу кое-что написать… для вас, – признался Бард. – У меня ощущение, очень странное… вы тоже это чувствуете, а сказать не умеете. Я могу попробовать. Вы слишком долго с этим живете, это неправильно…
– Ладно, – сдался Ит. – Будет гитара. Завтра.
– Спасибо. – Ири пристально посмотрел на него. – Ты ведь знаешь, о чем я, официал.
– Кажется, знаю, – вздохнул Ит. – Хотя… да нет, Ири. Не знаю, конечно.
– Значит, поймешь потом.
Дальнейшие полторы недели прошли под девизом «Люди против эпоксидки». Эпоксидкой последовательно уделали все: руки, одежду, пол, пару лабораторных столов, некоторое количество документов. Проблема заключалась в том, что обращаться с материалом никто не умел, да и скульптурными талантами опять же никто не блистал. Иту, к примеру, пришлось даже слегка укоротить волосы – он, задумавшись о чем-то, поправил свой длинный хвост испачканной в смоле рукой.
В результате делать корпуса все же худо-бедно навострились. Сначала из папье-маше создавали каркас. Потом пропитывали этот каркас смолой. Дальше в несколько слоев набирали объем будущего «камня» с помощью тряпок, пропитанных опять же в смоле. Потом разрезали или распиливали «камень», устанавливали внутри замки. Ну а дальше уже начинали придавать корпусу естественный вид – наклеивали каменную крошку, песок, маскируя и придавая ему вид обычного затрапезного булыжника.
Скрипач злился – «камни» отнимали чертову уйму времени. Проклятые корпуса в результате заняли временного ресурса чуть ли не больше, чем сами приборы. Вместо того чтобы сидеть спокойно и заниматься «начинкой», они с утра до вечера нюхали эпоксидку и ходили все перемазанные. А ведь еще предстояло сделать два герметичных корпуса, предназначенных для узла, – да еще и утяжелить их так, чтобы утонули там, где требуется, а не там, где им вздумается. Проблема утяжеления кончилась тем, что они трое суток таскались по всему городу, скупая, где только возможно, свинцовые грузила, а потом лили свинец и заполняли им в корпусе «камня» все возможные полости.
– И вот на фиг надо, блин, делать эти два тоже в виде камней?! – вопрошал он.
– Не на фиг, – возражал Ит. – А если кто-нибудь туда нырнет и обнаружит на дне что-то интересное?
– Да никто там нырять не будет!
– А вот не скажи. Может статься, что и будет…
– Если они так интересуются дамбой, то еще как будет, – добавила Ольшанская.
– Ох… ну и фиг с вами, – обозлился Скрипач. – Клейте эту ерунду, а я все-таки позанимаюсь начинкой. У меня уже аллергия на эту эпоксидку.
Скрипач лукавил.
Никакой аллергии у него, конечно, не было.
Ему просто было лень.
Спустя неделю снова сидели у Ири – Бард в их отсутствие заскучал и теперь наверстывал. Он рассказал о том, что научился играть в шахматы (для этого ему потребовалось целых три минуты) и теперь учит играть врачей, которые при нем дежурят, – причем на доску ему для этого глядеть вовсе не нужно. Рассказал о новой музыке, которую успел «послушать» с партитур, посетовал, что ему тоскливо и что гитара, которую Ит достал, не строит, починить ее сам он не может, а вокруг нет никого, кто мог бы это сделать.
– Парень, ну потерпи, – просил Скрипач. – Нам остался последний рывок, и мы сможем, надеюсь, отправить тебя туда, где все будет хорошо. И тебя вылечат, и гитара… ну или виолончель, как захочешь, будет. Мастеров свободных сейчас очень много. А потом домой. Не кисни.
– Скрипач, я не кисну, мне просто скучно, – уныло отозвался он.
– Это и называется «киснуть», – пояснил тот. – Ири, не переживай.
– Я не переживаю. А вот вы оба – переживаете. – Бард посмотрел на Скрипача, а затем на Ита.
– С чего ты это взял? – удивился Ит.
– Вы… вы прячете это очень тщательно и даже наедине про это не думаете. Ну, стараетесь не думать, – пояснил Ири. – Но внутри ведь это у вас есть. Я прав?
– Что у нас есть внутри? – спросил Скрипач медленно.
– То же, что и у меня. Такая же дыра. Но… вы работаете и поэтому сумели сделать так, чтобы… – Бард замялся, подыскивая слова. – Чтобы ее было меньше видно. У вас ведь тоже кто-то погиб?
– Да, – помедлив ответил Ит.
– Если учесть, что вы оба гермо… Честно, я не читал мысли, – заверил Ири. – Или жена, или муж. Так?
Скрипач кивнул.
– Муж. Только он не погиб, он просто умер. От старости.
Ири потупился.
– Значит, я угадал, – пробормотал он.
– В смысле? – не понял Ит.
– Я написал песню… вам. Только играть ее на этой гитаре. – Бард поморщился.
– Если хочется, то сыграй, – предложила Ольшанская.
– И петь я нормально почти не могу, – грустно заключил Ири.
– А ты потихоньку, – улыбнулась она.
Роберта видела – парня так и подмывает, ему, несмотря на то, что момент, кажется, не совсем подходящий, просто очень хочется спеть. Или даже не просто очень хочется, а для чего-то необходимо. Словно… Она задумалась. Словно Ири для чего-то это и в самом деле требовалось, вот только для чего?
– А ты в Сеть не попробуешь снова сунуться? – с недоверием поинтересовался Ит.
Бард засмеялся.
– На этих дровах далеко не уедешь, – сквозь смех произнес он. Кивнул в угол, где стояла гитара: обычная, дешевая, местного производства. – Даже если бы и хотел, не смог бы. Говорю же, она не строит. Играть как-то можно, а в Сеть – нельзя. Ну что? Спеть?
– Спой. – Скрипач решил, что лучше не обижать Ири отказом.
– Она совсем простая и маленькая, эта песня, – извиняющимся голосом сказал тот, когда Роберта отдала ему гитару. – И она на русском. Ничего, что на русском?
– Почему бы и нет? – Ит удивился. Он чувствовал, что Бард явно чем-то смущен. Чем?.. Уж явно не качеством инструмента.
– Ладно…
Ири тронул струны.
Мелодия и впрямь оказалась незамысловатой, простенькой, но почему-то она впивалась в душу, как рыболовный крючок в ладонь – вроде бы неглубоко и несильно, а не вытащишь…
