словно куль муки, на плечи, отправился в Андреяны.
День выдался холодный, ветреный. Нести француза по раскисшей от дождей дороге было неимоверно трудно. Хотя Федора снабдили солдатскими сапогами, он, отправляясь в разведку, обувался обыкновенно в лапти: в таком виде меньше рисковал привлечь внимание неприятеля, да и вообще, по его мнению, ходить в лаптях было «способней». Теперь же лапти, на которые пластами налипала глина, затрудняли каждый шаг. Рубаха на Федоре взмокла, пот с лица падал крупными каплями. Пройдя несколько верст, Федор снял лапти и дальше пошел босиком. Но земля была ледяная, ноги вскоре начали мучительно ныть и подгибаться.
Клочков мог, конечно, сделать привал, отдохнуть или, оставив француза где-нибудь в канаве, дойти налегке до Андреян и, взяв подводу, возвратиться за пленником. Но такая мысль и в голову не приходила. Федор догадывался, что французские войска, встреченные близ Лосьмина, направлены против партизан, и сознавал, как важно поскорее, не теряя ни одной лишней минуты, доставить «языка» в отряд.
Тяжело дыша, с помутневшими от страшной усталости глазами, Федор безостановочно все шел и шел вперед, напрягая последние силы. Казаки вовремя подоспели к нему на помощь.
Выслушав крестьянина, Денис ясно представил, каких усилий стоила ему доставка «языка», и, поблагодарив за усердие, сказал:
– Буду просить начальство, чтоб тебя военным орденом наградили… Отечеству служишь не хуже любого воина!
– Надо же лиходеев окорачивать, – произнес Федор, – мы их, окаянных, не звали…
Догадка Федора подтвердилась. Пленный француз, придя в себя, показал, что колонна войск, направлявшаяся на ночевку в Лосьмино, составляет большую половину отряда полковника Жерара. Сам полковник возглавляет эту колонну. А другая часть отряда ушла вперед, по дороге к деревне Слукино.
Казачьи пикеты вслед за тем подтвердили эти сведения. А через некоторое время от Ермолая Четвертакова примчались двое партизан с донесением, что около тысячи французов заняли село Крутое, возле Слукина. Сомнений в том, что эти войска принадлежат карательной экспедиции полковника Жерара, ни у кого не было.
Денис быстро принял решение. Казачьей сотне под начальством хорунжего Бирюкова он приказал занять дорогу между Лосьмином и Крутым, чтобы не допустить никакого сообщения между неприятельскими отрядами. Вся же остальная кавалерия и пехота двинулась на Крутое.
Стояла темная ночь. Шел холодный дождь. Дорога сделалась скользкой; пехота, пройдя несколько верст, начала уставать. Пришлось замедлить движение. К селу Крутому подошли в глухую полночь.
Уничтожив без шума неприятельский сторожевой пикет, казаки и пехотинцы ворвались в село, открыли стрельбу по окнам изб, где ночевали французы. Закипел бой. Трескотня выстрелов, звон стекла, крики казаков, вопли французов – все смешалось.
Расстроенные группы неприятеля пытались спастись по Вяземской и Гжатской дорогам, но Денис заблаговременно поставил там две казачьи сотни. А тех французов, которым удалось бежать по дороге в Слукино, ожидали партизаны Ермолая Четвертакова.
Спустя два часа бой окончился. Триста семьдесят семь французов были захвачены в плен, остальные положены на месте.
Отправив пехоту в село Ермаки, а пленных в Юхнов, Денис на рысях повел кавалерию к Лосьмину, предполагая обойти село, выйти на Вяземскую дорогу и с тыла пасть на неприятеля как снег на голову.
Однако когда в смутном рассвете партизаны подходили к Лосьмину, неприятельский конный разъезд заметил их и предупредил своих. Полковник Жерар быстро построил войска в боевой порядок – в три линии, посредине села. Бугские казаки под начальством Чеченского, первыми столкнувшись с неприятелем и не выдержав шквального огня, отступили.
Денис, выстраивавший остальную конницу перед селом, услышав гул выстрелов, сразу догадался, что произошло. Раздумывать было некогда. Оставив небольшой резерв, он начал общую атаку.
Сотня за сотней с криком, свистом и гиканьем понеслись вперед казаки. Первая линия неприятеля была смята и опрокинута. Но два эскадрона французских гусар во главе с Жераром держались стойко. Заметив их ожесточенное сопротивление, Денис вместе с ахтырцами и отборной казачьей сотней полетел в бой. Кругом свистели пули, звенели клинки.
– Руби всех к чертовой матери! Пусть помнят, как партизан ловить! – запальчиво кричал Денис, врезавшись в гущу неприятеля.
Французские гусары не выдержали бешеной атаки партизан. Полковник Жерар тщетно пытался остановить свои войска, охваченные паникой. Наконец, видя безнадежность положения, сам повернул коня, намереваясь спастись бегством. Но не успел. Николай Бедряга, вихрем налетевший откуда-то сбоку, одним ударом раскроил ему голову.
Преследование неприятеля, бежавшего в беспорядке по всем дорогам, продолжалось до самого полудня. Победа была полной. Потеряв четырех казаков убитыми и семнадцать ранеными, партизаны захватили весь походный обоз неприятеля, множество лошадей, оружие, а также четыреста пленных.
Экспедиция полковника Жерара перестала существовать.
XI
В тот же самый день, 6 октября, части главной русской армии по приказу фельдмаршала Кутузова внезапно атаковали на реке Чернишне, под Тарутином, войска Мюрата. Французы вынуждены были отступить, потеряв больше двух тысяч человек убитыми, две с половиной тысячи пленными и тридцать восемь орудий.
Наполеон производил в Москве смотр войскам маршала Нея, когда получил известие о Тарутинском сражении. В кремлевский дворец он удалился в подавленном настроении. Приказав никого к себе не впускать, он долго сидел перед жарко натопленным камином, погруженный в тяжелое раздумье. Что оставалось ему делать? По всей вероятности, скоро наступят холода, а некоторые полки стоят на улицах и площадях города под открытым небом. Запасы продовольствия тают, на пополнение рассчитывать не приходится: почти все команды фуражиров, отправляемые в окрестные деревни, пропадают без вести; обозы с продовольствием и одеждой, посылаемые в Москву, становятся добычей партизан, дисциплина в войсках заметно ослабла, мародерство и грабежи принимают ужасающие размеры.
«Нужен мир, мир во что бы то ни стало! – возвращается Наполеон к прежней мысли, не покидающей его со Смоленска. Но как этого добиться? Дважды пробовал завязать с русскими мирные переговоры и дважды получил решительный отказ. Попытки прекратить народную партизанскую войну тоже ни к чему не привели. Карательные экспедиции против партизан усиливали лишь озлобление среди населения. А генерал Лористон, которому было поручено просить Кутузова „сообразовать военные действия с правилами, установленными во всех войнах“, получил ответ, пресекающий последние надежды. „Народ разумеет эту войну нашествием татар, – заявил Кутузов, – и, следовательно, считает всякое средство к избавлению себя от врагов не только не предосудительным, но похвальным и священным“.
Чего ожидать далее? Ведь не только обозы, но даже эстафеты, посылаемые из Парижа, и донесения начальников тыловых войсковых частей доходят все реже и реже. Генерал Коленкур приказал комендантам почтовых станций отмечать все, что происходит в их районах, на почтовом листке, куда обычно вписывают время прибытия и отбытия эстафеты. И эти дорожные донесения лучше всяких других документов свидетельствуют, какой широкий размах приобретает повсюду война народная…
«Мы рискуем остаться в конце концов без сообщений из Франции, – думал Наполеон, – но хуже всего, что и во Франции останутся без сообщений от нас… Нет, пора предпринять какие-то решительные меры! Поражение войск Мюрата – сквернейший симптом. Силы русской армии, очевидно, окрепли, и кто знает, что замышляет эта старая лисица Кутузов?»
Наполеон встал, подошел к столу, на котором лежала карта. Внимательно стал разглядывать дороги, ведущие от Москвы на запад.
Признать себя побежденным и решиться на отступление было трудно… Возмущалась гордость, краска стыда показывалась на лице. Сколько за плечами знаменитых кампаний, сколько блестящих побед, прославивших его как великого полководца на весь мир! Да и не он ли сам еще три-четыре месяца назад во всеуслышание заявил, что поставит Россию на колени? Какой поучительный урок самонадеянности!
И все же обстоятельства принуждали к отступлению. Он ясно понимал, что другого выхода нет. Надо лишь придать этому движению назад какую-нибудь форму нового искусного маневра, поддержать престиж,
