Наступил вечер. Пошел снег с дождем, поднялась сильная вьюга.
Шведы получили подкрепление, к ним подошли два полка, сооружавшие мосты для переправы через реку Сож.
К русским присоединился генерал Боуэр с тремя тысячами драгун.
Петр, перестроив войска, приказал возобновить атаку. Опять закипел бой. На этот раз шведов сбили. Они смешались и побежали. Русским достался весь огромный неприятельский обоз, пушки, множество пленных.
Только ночь и непогода спасли от плена генерала Левенгаупта. Он явился к Карлу с жалкими остатками армии, без артиллерии и провианта.
Ночью взволнованный и радостный Петр писал господам министрам:
«Объявляю вам, что мы неприятеля дошли, стоящего в зело крепких местах, числом шестнадцать тысяч, который тотчас из лесу атаковал нас всей пехотой. Но мы три своих полка конных против них учинили и прямо, дав залп, на оных пошли. Правда, хотя неприятель жестоко из пушек и ружья стрелял, однако оного сквозь лес прогнали к их коннице, и потом паки в бой вступили… Неприятель не все отступал, но и наступал, и весь день нельзя было видеть, куда виктория будет. Напоследи, милостью победодавца бога, оного неприятеля сломив, побили наголову, так что трупов их осталось на месте восемь тысяч, обоз весь, шестнадцать пушек, сорок два знамя да в плен взяли сорок пять офицеров, семьсот рядовых, а потом еще многих непрестанно в наш обоз приводят и сами из лесов приходят… Сия победа может у нас первой назваться, понеже над регулярным войском никогда таковой не бывало…»
Победой русские действительно могли гордиться, ибо одержали ее меньшими силами. У них было всего четырнадцать тысяч пехоты и конницы против шестнадцати тысяч отборных шведских войск.
Петр торжественно, с пушечной пальбой праздновал победу в Смоленске. По всем церквам служили благодарственные молебны. Министры и генералы поздравляли царя со славной викторией.
Но, казалось, самую большую радость от победы русских войск испытывал старый и больной гетман Мазепа.
«С неописанного и неизглаголанною радостью известясь о богодарованной виктории, – цветисто поздравлял гетман царя, – я благоприветствую ваше царское величество и усердно желаю, дабы бог- победоносец помог до конца истребить и сокрушить неприятеля, прославив во все концы вселенной преславное вашего царского величества имя бессмертными победительными триумфами…»
Войсковой есаул Максимович вместе с письмом передал государю и подарок гетмана – две тысячи червонцев, немалые по тем временам деньги, в которых у Петра ощущалась «нужда крайняя».
Государь обласкал есаула, велел передать гетману его царскую благодарность за любовь и дружбу, осведомился, нет ли у Мазепы какой нужды.
– Его ясновельможность, – отвечал есаул, – желая остаток дней своих прожить вблизи всемилостивейшего и обожаемого монарха, купил под Рыльском, в землях великороссийских, маетность и просит государя утвердить за ним его покупку…
Петр просьбу милостиво принял и дал согласие. Покупка русских земель еще больше укрепила его доверие к гетману.
Шляхтичу Якубу Улашину, заявившему, будто Мазепа поколебался в верности, отрезали язык.
V
И все же страх, вечный спутник предателей, ни на минуту не оставлял гетмана.
Узнав, что возвращавшийся из Москвы киевский митрополит Иосаф остановился в Борзне, Мазепа вообразил, что святой отец подослан разоблачить его притворную болезнь.
Гетман решился на новый обман. Ночью к Иосафу прибежал испуганный Орлик с просьбой немедленно прийти к умирающему гетману. Митрополит застал Ивана Степановича явно в безнадежном состоянии. Больной едва дышал, говорить не мог – отнялся язык.
Митрополит, не сомневаясь в близкой кончине гетмана, дал отпущение грехов, совершил обряд соборования и отъехал в Киев в великой печали.
Но бог сжалился и подозрительно быстро исцелил больного.
Через два часа после отъезда митрополита Мазепа уже писал по-латыни письмо графу Пиперу. Выражая радость по поводу вступления шведских войск на Украину, гетман просил немедленно прислать к нему сильный отряд, для переправы которого через реку Десну обещал устроить паромы.
Письмо повез в шведскую ставку доверенный гетмана пан Быстрицкий. Шведы стояли совсем близко.
Однако и князь Меншиков, следовавший с кавалерийскими полками по пятам неприятеля, расположился уже в Горске, в каких-нибудь ста верстах от Борзны.
Мазепа понял, что наступили решающие дни. Лицо его вновь оживилось, глаза лихорадочно, блестели. Он тщательно побрился, надел походный костюм.
Андрий Войнаровский, возвратившийся из армии, прямо не узнал дяди.
– А я слышал, ты болен? – сказал он, удивляясь.
– Некогда теперь болеть, – махнул рукой Мазепа. Он объяснил племяннику, что король принял все его условия и, возможно, на днях наступит время решительных действий.
– Ведь это измена, дядя, – тихо и задумчиво произнес Андрий.
– Ты что? Разум потерял, что ли? – рассердился гетман. – Протекция короля шведского спасет нас от разорения и конечной гибели… Ты еще молод, не ведаешь, какую пагубу всей нашей отчизне царское величество замышляет…
Андрий слушал молча. Его мысли странно двоились.
Мечтательный, пылкий юноша, всей душой любивший свою отчизну, он искренне полагал, что возможно такое государственное устройство Украины, при котором не будет места издевательству панов над народом. В Семене Палие и Кондрате Булавине, ставших за правое дело, он видел героев, подобных великим людям Древней Греции. «Вольные казацкие круги» представлялись Войнаровскому наиболее справедливой формой правления.
Несколько месяцев назад, поняв из разговора с дядей, что тот хочет облегчить участь народа, Андрий, не колеблясь, принял его сторону, не думая о последствиях, не имея представления о подлинных замыслах гетмана. Однако пребывание в армии и встреча с царем Петром, которого он считал «тираном», внесли много нового в его мысли.
Царь, лично руководивший обороной государства и водивший войска в атаку, царь, неустанно трудившийся, строивший корабли, устанавливавший новые, лучшие порядки, понравился Войнаровскому.
Андрий видел, что шведы и их союзники – польские паны, с которыми боролся Петр, являлись врагами и русского и украинского народов.
И вот теперь, по словам дяди, чтобы Украина стала свободной, надо перейти во вражеский лагерь.
Андрий чувствовал, как противно, гадко даже думать ему об этом. Но какое-то безволие сковывало ему душу, он искал и не мог найти веских доводов, чтобы опровергнуть то, что говорил гетман.
– Я заключаю трактат с королем шведским, – продолжал Мазепа. – Он признает все права и вольности наши. А может, мне удастся и помирить короля с царским величеством. Я надеюсь мирным способом отстоять свободу отчизны…
– Что ж, может, ты прав, – вздохнул Андрий. – Только знай: кровь русских я никогда проливать не буду…
– Ой, дурень! Да разве я до этого допущу, – успокоил гетман. – Я сам с царским величеством ссоры не желаю, но только, сам рассуди, нам вольность наша всего дороже. Разумеешь?
VI
20 октября князь Меншиков прислал гетману просьбу немедленно приехать к нему для совещания. Вместо себя Мазепа отправил Войнаровского с известием, что сам он тяжко болен.
– Ох, дядя, дяди! Неладно все это выходит, – поморщился Андрий. – Не люблю я обманывать…
– Политика – не гусли, – возразил гетман. – Не обманешь, так и не сыграешь… Ты передай мою записку князю и скорее возвращайся…
Андрий уехал.
А на другой день из шведской ставки вернулся пан Быстрицкий и сообщил, что король с войском завтра
