Потом проехав лес или опасную тропинку без происшествий, вместо того чтобы радоваться, что он остался цел и невредим, он говорил, качая головой:
– Гм! Они знают, что я не могу от них ускользнуть и играют со мной как кошка с мышкой.
Между тем прошли два дня благополучно, и ничто не подтверждало подозрений и беспокойств сенатора. Дон Рамон утром проехал вброд Карампанью и быстро приближался к Биобио, надеясь достигнуть этой реки на закате солнца.
Биобио составляет границу ароканскую: эта река довольно узкая, но очень быстрая, которая спускается с гор, протекает через Кончепчьон и впадает в море, несколько на юг от Талькогуено.
Переехав Биобио, сенатор конечно был бы в безопасности, потому что очутился бы тогда на чилийской земле. Но надо было переехать Биобио. В этом-то и состояло главнейшее затруднение. На реке был один только брод, и он находился несколько выше Кончепчьона.
Сенатор знал это как нельзя лучше, но тайное предчувствие не допускало его приблизиться туда; оно говорило ему, что там-то его и ждали все бедствия, угрожавшие ему с начала его путешествия. К несчастью, дону Рамону не предстояло выбора – другой дороги не было; он непременно должен был решиться переехать Биобио вброд или отказаться попасть в Кончепчьон.
Сенатор долго не решался, как Цезарь у знаменитого перехода через Рубикон, но, без сомнения, по другим причинам; наконец, так как не было средств поступить иначе, дон Рамон волей или неволей пришпорил лошадь и подъехал к броду, поручая свою душу всем святым Испании, а Богу известно – какая это богатая коллекция!
Лошадь устала; между тем запах воды возвратил ей силы она довольно скоро побежала к броду, который почуяла с неизменным инстинктом этих благородных животных, не затрудняясь бесчисленными извилинами, которые скрещивались в высокой траве и были проложены копытами лошадей, мулов и ногами индейских охотников.
Хотя реки еще не было видно, но дон Рамон уже слышал глухое журчание воды. В эту минуту он ехал по мрачному пригорку, покрытому лесом, из которого иногда слышался странный шум. Лошадь, испуганная точно так же, как и господин ее, поднимала уши и ускоривала скорость бега.
Дон Рамон едва осмеливался дышать и боязливо осматривался кругом. Он приближался к броду, как вдруг грубый голос заставил его оцепенеть.
Его окружили со всех сторон человек десять индейских воинов. Этими воинами командовал Черный Олень, вице-токи окасов.
Странное дело! Когда прошла первая минута испуга, сенатор почти совершенно успокоился. Теперь он знал в чем дело; опасность, которой он так долго боялся, вдруг явилась ему наконец, но не такая страшная, как он воображал.
Как только сенатор увидел себя окруженным индейцами, он приготовился сыграть свою роль как можно искуснее, чтобы не возбудить подозрения о том, какое поручение везет он. Однако он не мог удержаться, чтобы не вздохнуть с сожалением, смотря на брод, находившийся в двадцати шагах от него. Это была поистине жестокая неудача: до сих пор он успешно преодолевал все препятствия, чтобы потерпеть крушение у самой гавани.
Черный Олень внимательно рассматривал дона Сандиаса, наконец схватил за поводья его лошадь и, как бы стараясь что-то вспомнить, сказал:
– Мне кажется, что я уже видел этого бледнолицего?
– Действительно, вождь – отвечал сенатор, стараясь улыбаться, – мы старые друзья.
– Я не друг инков, – грубо отвечал индеец.
– Я хотел сказать, – возразил дон Рамон, – что мы старые знакомые.
– Хорошо! Что здесь делает бледнолицый?
– Гм! – сказал сенатор со вздохом. – Я ничего не делаю и хотел бы быть в другом месте.
– Пусть бледнолицый отвечает ясно: его спрашивает вождь, – заметил Черный Олень, нахмурив брови.
– Я сам этого желаю, – отвечал дон Рамон примирительным тоном, – расспрашивайте меня.
– Куда едет бледнолицый?
– Куда я еду? Право я сам не знаю; я ведь у вас в плену и вы решите куда мне деваться; только тогда, как вы меня остановили, я приготовлялся переехать через Биобио.
– Хорошо! А потом?
– О! Тогда я поторопился бы на мою ферму, которую я никогда не должен был оставлять.
– Конечно, бледнолицему дано какое-нибудь поручение от воинов его народа?
– Мне? – отвечал сенатор самым развязным тоном, какой только он мог принять, но невольно краснея. – Кто мог дать мне поручение; я бедный, ничтожный человек.
– Хорошо, – сказал Черный Олень, – брат мой защищается искусно... он очень хитер.
– Уверяю вас, вождь, – отвечал сенатор скромно.
– Где письмо?
– О каком письме говорите вы?
– О том, которое вы должны передать вождю Кончепчьона.
– Я?
– Да.
