— Прекрасно! Превосходно! — воскликнул Мигель, поочередно раскланиваясь перед своей кузиной и перед своим Г другом. — Вы оба вдохновенные люди! Вы вполне убедили меня, какое заблуждение, какое безумие советовать донье Эрмосе ехать на этот бал! Нет, пусть она не едет, но тогда пусть позаботится сжечь свои голубые занавески, деликатным сеньорам Масорки, которые, без всякого сомнения, нанесут ей на днях визит.
— Эти негодяи! У меня в доме? Ты шутишь, Мигель! — воскликнула донья Эрмоса, полная негодования и гнева. — Мои слуги поступят с ними так же, как поступают с уличными, бродячими собаками они вышвырнут их на улицу.
— Превосходно! Прелестно! Блистательно! — продолжал дон Мигель, злорадно, как им показалось, потирая руки и откидываясь на спинку дивана. — Как твои раны?—добавил он холодным, безучастным тоном.
Нервная дрожь пробежала при этих словах по телу доньи Эрмосы.
Дон Луис не ответил ни слова.
Оба они поняли, вернее угадали мысль дона Мигеля.
— Я еду на этот бал, Мигель! — сказала молодая женщина, украдкой смахивая слезу.
— Ужасно, что все это из-за меня! — воскликнул дон Луис, вскочив с дивана и расхаживая огромными шагами по комнате, несмотря на ужаснейшую боль, какую ему причиняла при этом его рана.
— Ради Бога! — воскликнул дон Мигель. — Что ты делаешь, Луис? Да ты совсем обезумел! — И он силой заставил его сесть. — Я вижу, с вами надо обращаться, как с малыми детьми. Неужели вы не понимаете, что я думаю только о вашей безопасности? Мне стоило большого труда убедить мадам Барроль отпустить на этот бал свою дочь, но ты, Эрмоса, ведь, знаешь, что все мы в опасности — уже занесены кинжалы, и смерть где-то рядом, но мы должны спастись во что бы то ни стало; и вот ценой этой ничтожной жертвы для тебя жертвы я хочу защитить вас и себя тоже, хочу прояснить над нами горизонт, отстранить хоть на время тяготеющие над нами ужасные предчувствия, мучительные ожидания и страх чего-то ужасного. Сегодня я нуждаюсь в расположении, доверии и даже в уважении этих людей, когда настанет час возмездия, сбросить с себя маску и… — он оборвал на этом слове свою речь и со свойственным ему редким самообладанием придал своему лицу, озабоченному и серьезному, обычную беспечную улыбку, не желая окончательно раскрывать перед кузиной свои политические убеждения. — Итак ты едешь? Решено?
— Да, — ответила донья Эрмоса, — ровно в полночь я буду у мадам Барроль, у этих новых друзей, которых ты навязал мне и которым всячески стараешься навязать меня.
— Полно, мадам Барроль святая женщина, а Аврора совершенно очарована тобой с тех пор, как она знает, что ты ей не соперница!
— А Августина так страстно жаждет меня видеть в числе своих гостей тоже из ревности? — спросила донья Эрмоса.
— Да, тоже.
— Не к тебе ли опять?
— Нет, к сожалению, к тебе самой.
— Ко мне?
— Да, она много слышала о твоей красоте, об обстановке твоего дома, о твоих туалетах, и потому она, царица красоты и каприза, желает узнать свою соперницу, вот и все!
— Гм! А дон Луис?
— Я увожу его с собой.
— Теперь?
— Да, теперь. Ведь мы же с тобой условились, что ты мне одолжишь его сегодня!
— Да, но выехать днем! Ты мне говорил, что увезешь его сегодня ночью на несколько часов к себе.
— Это правда, но мне не удастся сюда вернуться раньше завтрашнего дня.
— Так что же?
— А то, что Луис не может выехать без меня.
— Днем?
— Да, днем, теперь же!
— Но его могут увидеть.
— Нет, сеньора, моя карета стоит у ваших дверей.
— Ах… я не слыхала, как она подъехала.
— Да, я знаю.
— Разве ты обладаешь даром провидения, как шотландцы?
— Нет, моя прекрасная кузина, но я хороший физиономист, и в тот момент, когда вошел в твою гостиную…
— Сеньора, доставьте мне удовольствие, заставив вашего кузена замолчать, иначе он скажет нам какую-нибудь глупость! — воскликнул дон Луис, перебивая речь своего друга и обменявшись с молодой женщиной многозначительной улыбкой.
— Вот хорошо! Нет, ты заметь, Эрмоса, милый наш Луис вообразил, что я позволю себе бестактность повторить его слова, сказанные тебе, когда я входил в комнату, и потому он называет глупостью ту фразу, которую он поспешил прервать.
— Ого, да вы насмешник, кабальеро, — сказала донья Эрмоса, сопровождая эти слова легким грациозным движением, которое, однако, пришлось не по вкусу дону Мигелю: она дернула его за волосы так больно, что молодой человек невольно вскрикнул.
— Что такое? — спросила донья Эрмоса, с притворным недоумением.
— Ничего, милая кузина, ничего, я только подумал сейчас о том, что ты и Аврора будете самыми прелестными женщинами на балу!
— Ну, слава Богу! Наконец-то, я слышу от тебя сегодня разумное слово! — заметил дон Луис.
— Благодарю, и чтобы оно оставалось не единственным, я добавлю, что пора тебе попросить свою шляпу и следовать за мной.
— Уже? Но ведь еще очень рано.
— Нет, сеньор, скорее поздно!
— Ну, хорошо, сейчас!
— Нет, не сейчас, а сию же минуту!
— Ого!
— А что?
— Так, ничего.
— Сеньора! Гости упорны, как говорит пословица, «куда они войдут, там они и остаются». Вот уже двадцать дней, как сеньор пребывает в этом прекрасном доме, и, по его мнению, этого еще не достаточно…
— Послушай, Мигель, сделай мне одолжение, повидай сегодня донью Аврору пораньше! — сказала молодая женщина.
— Для чего?
— Для того, чтобы получить от нее отставку.
— Как? Почему? За что же мне отставка от Авроры? Я ничего не понимаю!.. Разве донья Мария-Хосефа опять беседовала с ней?
— Нет.
— Но тогда…
— Я с ней поговорю в том же духе.
— Ты посоветуешь ей, бросить меня? Да?
— Да.
— Ах, черт возьми! Это злая шутка!
— Может быть, но все же я это сделаю, сегодня же на балу я объясню этой бедняжке, что ее ожидает с таким несносным мужем.
— Ну, хорошо же! Теперь я вижу, что ты хочешь мне отомстить. Прекрасно! Луис, пожалуйста, простись с доньей Эрмосой!
